– Прости, Али! Мы с Изотом нашли волок. Там немного болотины, а потом ровная, сухая дорога – хоть на лошади езжай!

Новость всполошила всю дружину. Не дожидаясь приказаний, воины загомонили и, словно не было утомительной гребли по обмелевшей реке, бодро принялись раскручивать пеньку и скатывать бревна.

– Добро. – Олав наконец обрел дар речи. – Я знал, что ты найдешь дорогу. – И воровато оглянувшись, шепнул: Ты делай вид, что согласна, всем будет спокойнее…

Уже направляясь к Рыси, я задумалась над его странными словами. О каком предложении он говорил? С чем а должна согласиться? Бьерн ничего мне не предлагал…

Чужие, растянувшиеся от Вилии до Немана земли ничем не отличались от наших. Болота давно кончились, до вокруг так же уныло расстилались ровные поля и топорщились бурые холмы. Даже высохшие за зиму береговые камыши шумели так же монотонно и тихо, словно вели меж собой нескончаемый разговор. Однако чем ближе мы подходили к Варяжскому морю, тем пугливее становились речные жители. Живущие на Вилии аукшайты безбоязненно выходили к нашим драккарам и охотно обменивали еду на шкуры и захваченные Олавом из Киева стеклянные бусы. Зато ближе к морю в поселениях пруссов и жемайтов наши корабли вызывали ужас. Заметив на реке большие драккары, мужчины выскакивали на берег в полном вооружении, а бабы и дети с воплями бежали в лес.

– Они учены данами, здесь ссориться не стоит, –негромко сказал Олаву Бьерн. – А то жемайты перекроют выход к морю.

– Запасы кончаются.

Кормщик кивнул:

– Можно попытать счастья на Боргундархольме.

Я сидела у ног кормщика и слышала его ответ. Перед глазами всплыло разоренное родное печище, бабы с распоротыми животами, изуродованные лица мужиков. Откуда‑то потянуло горьким запахом дыма.

Зябко передернув плечами, я подвинулась к Бьерну:

– А что, это и впрямь нужно?

– Что нужно? – не понял кормщик.

– Ну, – я запнулась, – драться…

Он так удивился, что даже на миг отпустил весло:

– Ты куда собралась, девка? В баню или в поход? Мне стало стыдно и грустно. И о чем я только думала, когда навязывалась в поход с Олавом? Мечтала о любви и ласке, а какую увидела ласку, какую любовь?! Даже былая дружба куда‑то утекла, оставив о себе лишь слабое воспоминание…

– Нынче нам многое нужно, – спокойно, будто выбирая товар на базаре, перечислял кормщик. – Возьмем еду, оружие, одежду. Неплохо бы золотишка, украшений для торга, коли придется торговать… Хорошо бы и вместо «Журавля» найти суденышко, а то драккары от лишних людей чуть бортами воду не черпают…

– Хватит, – я махнула рукой, – поняла.

Кормщик смолк, а я отошла к борту, села возле скрипящего весла и задумалась.

После Березины урмане перестали считать меня рабыней. Наравне со всеми я перетаскивала драккары через топи и сидела на веслах, но ничего не боялась. Зато теперь нежданно обретенная свобода напугала меня. Неужели мне придется взять в руки меч и убивать ни в чем не повинных людей?! Зачем? У них есть жены, матери, накопленное годами и непосильным трудом хозяйство. За что я оставлю их детей сиротами?!

Река вывела драккары в широкий пролив, и над головами закружились белые крупные чайки.

– Море! – громко закричал Олав. Весла шлепнули о воду, и урмане поднялись над своими скамьями. Я тоже встала и поглядела вперед. Там, за широкой песчаной косой, перекатывались горбатые серые валы.

Что‑то восторженно вопя, урмане принялись хлопать друг друга по плечам, переговариваться, и только Бьерн остался серьезным.