– Тоже снизился.

– И что сидим, кого ждём? Пей давай живительное лекарство. Баланс по возможности надо на максимуме держать. Он, как я понимаю, ещё и регенерации ран способствует.

– Это как? Почему?

– Пей, – дождавшись, пока девушка отопьёт пару глоточков, скривится и, закрыв фляжку, отложит её в сторону, я продолжил. – Тут другой мир, другие законы. Не удивлюсь, если заразились то мы все, только у нас, выработавших при попадании сюда иммунитет, все эти… споры вызвали не превращение в безмозглых пожирателей плоти, а нечто более сложное, тонкое, а к тому же весьма полезное. Ты ведь про Дары Стикса должна была хоть немного, но слышать. Или нет?

– Слышала. Эти, – тут собеседница одновременно и поморщилась, и передёрнулась, и опять слёзы на глазах выступили, – они уже там, в доме, пили и ругались.

– По поводу?

– Что у кого-то хороший Дар обнаружился, а у кого-то толку от него мало. Тот, главный их, мечтал какой-то там жемчуг найти. То есть не найти, а отобрать у каких-то охотников.

Жемчуг? Не слышал, однако. Вместе с тем можно предположить, что это нечто, открывающее, как я понял, для человека мистические возможности, тоже добывается на просторах Стикса. Где? Не удивлюсь, если из тех же самых споровых мешков заражённых. Очевидно и то, что полученные в качестве трофеев горошины, какие-то зёрна, чёрная звезда – это не жемчуг. Иначе бы и не было их в трофеях, да. Эх, тайны, покрытые слоем загадки и обёрнутые непонятками!

– Не получилось у них ничего отобрать, – слегка обнимаю девушку. Без какого-либо эротического подтекста, просто с желанием утешить, успокоить. И она, сперва напрягшаяся, это почувствовала, потому и расслабилась. – Мы у них отобрали. И по уже наверняка меньше, чем сотая часть жизни, и оружие с транспортом, и прочие ценности. А если любой из этих выродков снова мне по дороге попадётся – прикончу ещё раз. Если получится, так и вовсе с зашкаливающим цинизмом, бесам на смех. Если что, могу какой-нибудь сувенир с тел снять. Не уши и не скальп, понятное дело, а так, чисто на память.

– Вы… то есть ты странный. Но хороший.

– Всё относительно что в прошлом мире, что в этом. Для тебя и твоих невольных спутников – бесспорно. Для таких как Муха. Бец и прочие – совсем наоборот.

– А как мне тебя называть?

– Вот знал бы, непременно сказал, – поневоле настроение падает и начинает рыть яму в полу. – Память то того, блистает отсутствием.

– Может мне тебя назвать? Ты же меня уже успел. И так, что теперь не знаю, можно ли что-то изменить.

Развожу руками, вновь поневоле улыбаясь, настолько забавный вид, словно у надувшегося котёнка. И сразу успокаиваю:

– Полагаю, ничего неизменного тут нет. В Стиксе, как видишь, даже смерть отменяется. Не до бесконечности, но всё же. Тут скорее думать стоит, как жизнь свою в новом мире строить, что делать, как делать и что из всего этого в итоге получиться должно. Ты в этом плане как, мысли уже проворачивала?

– Нет. И когда бы? Сначала оказалась в квартире, ничего не понимая. Затем… эти. Рычали, в дверь ломились. Я заперлась, а они…

– Тихо-тихо, – прижимаю Стесняшку к себе, понимая, что это ей сейчас надо, а вот сам я малость оплошал, не вовремя и не правильно подняв тему смутно-мутного будущего. Сам дурак, больше и сказать нечего.

Спокойствия и относительная тишина. Относительная, потому как и мотор работает, и внешние звуки имеют место быть, и Второй охать продолжает, хотя и получил законный укол, боль снимающий. Бесит! Не оханье, а то, от кого оно исходит.