«Шутишь?»

«Ничуть. Многообразие всех форм одного и того же тела образует непрерывное множество или ещё одно символическое измерение, для каждого объекта — своё, в котором этот объект может существовать физически. А цифры и числа структурируют не отдельные объекты, а пространство, вакуум, понимаешь?»

«Значит, в числомирах с большим превалитетом кресло, в котором я сижу, имеет другую форму?»

«Совершенно верно, в соответствии с законами того мира. И остальные предметы тоже. Я не проверял, но, возможно, когда-нибудь проверю. Короче, формонавт переходит в разные подпланы Бытия, где действуют другие законы взаимодействий. Это главное, что ты должен помнить».

«А если меня… или тебя… убьют? Линия прервётся?»

«Молодец, креативно мыслишь. Нет, похоронят одного Смирнова в родном Ф-превалитете, остальные останутся в своих».

«Как же ты в таком случае попадёшь в тот числомир, если «родич» мёртв?»

«Не попаду, но останутся ещё сотни, тысячи других «родичей» в других числореальностях. Но вопрос интересный, я пытался решить его, экспериментируя с переходом в другие живые объекты, но не преуспел, не было времени».

«Понятно. Значит, я чуть-чуть не дошёл до твоих открытий. Но я никогда не думал о формологии…»

«О формонавтике? Формологией и у вас интересуются. А формонавтикой, объединяющей обе науки, формологию и числонавтику, занимаются единицы. Я вообще знаю только одного человека, академика Дмитрия Дмитриевича Бурлюка. Точнее — знал».

«Он погиб?»

«Исчез. Ну что, отдохнёшь?»

Прохор почувствовал озноб. Количество полученной информации превысило предел осмысления. Запасы удивления, неприятия и сомнений кончились, наступила апатия, навалилась усталость.

«Да, пожалуй».

«Отдыхай, поговорим завтра».

«Червячок» голоса «родича» из параллельного одиннадцатого измерения, заползший в голову, растаял.

Прохор очнулся, поднял голову и не поверил глазам.

В комнате было темно.

За окном наступила ночь.

Он просидел в кресле перед включённым компьютером больше четырёх часов!

Не пытаясь оценить свой первый опыт общения с самим собой, он поплёлся в ванную, искупался и рухнул в кровать.

Последней мыслью была мысль поговорить с Даном Саблиным, рассказать ему о своих «контактах второго рода».

Через минуту спасительный сон смежил веки.

Свой двадцать восьмой день рождения Феона справляла в загородном домике родителей, расположенном на берегу небольшого озерца Светлое в пятнадцати километрах от Суздаля. Домик коттеджем назвать было трудно, потому что ему было полвека и принадлежал он кооперативу «Каменковский», созданному ещё в прошлом веке.

Родители Феоны уехали в город.

На даче собралось пятнадцать человек, в том числе — шестеро из группы Глеба Мисюры, включая саму Феону и Устинью. Глеб руководил российской командой бейсджамперов уже четыре года и был самым старшим из группы: ему исполнилось тридцать четыре года.

Он, конечно, знал о существовании Прохора Шатаева, к которому Устинья была неравнодушна, поэтому хотя и пытался с ней сблизиться, но делал это ненавязчиво и деликатно. Из каких-то источников он хорошо представлял себе характер Прохора и верил, что Устинья, девушка красивая и неглупая, разберётся, где её настоящее счастье. Он ждал.

Не раз об этом заговаривала и Феона, с которой Устинья дружила с института: обе заканчивали физкультурный институт по классу паркура.