Сейчас (да извинят меня читатели за несколько театральную метафору) Пролог уйдет с подмостков и выйдут на них герои нашего повествования, современные люди — рабочие, старые большевики, художники, журналисты, лесники… Я не выдумывал ни их дел, ни их имен. Моя книга — документальна. Наряду с портретами современников будут в ней и размышления, — они вызваны желанием осмыслить характеры и судьбы, о которых я рассказываю.

Мне хочется показать в этом повествовании богатейший «спектр» бескорыстия, не только цвета, но и оттенки, исследовать бескорыстие как важнейшее социально-этическое явление нашей действительности.

Итак, сейчас, как говорили в старину, Пролог уйдет… Но не уйдет тема этики революционеров, ибо из этой этики и рождается, повторяю, нравственность нового коммунистического мира.

Думая о великом будущем, не стоит, конечно, отрываться от сегодняшней реальной жизни. В частности, не нужно забывать об одной истине, несколько парадоксально выраженной большим современным ученым: «Человек может быть только хорошим человеком или плохим муравьем. Хорошим муравьем человек быть не может».

Попытки, даже газетно-журнальные, воздействовать на человеческое поведение только с помощью арифметики, рационалистически обнаженного расчета несут в себе, по существу, несбыточную мечту «о хороших муравьях».

А вокруг нас — хорошие люди.

Человек не стареет

По-дачному не рано — начало двенадцатого. За окнами шумит осенний дождь. Слышу: торопливые шаги по ступеням — кто-то быстро входит на веранду.

— Разбудите! Экстренное сообщение…

Узнаю этот голос, зову:

— Заходите же, я не сплю!

И он заходит, точнее, заглядывает. В острой седой старомодной бородке поблескивают дождинки, в мокрой руке — письмо.

— Вот, с юга. Вернулся сию минуту из Москвы, а его еще утром получили…

Беру стопку исписанных листков; он уходит.

«Дорогой Кузьма Авдеевич!

Желаю, чтобы и сейчас и в дальнейшем Вы были счастливы и супруга Ваша Анна Владимировна — тоже. Желаю счастья и внучке Вашей и маме ее, Вашей невестке. Сегодня один из самых хороших дней в моей жизни, и я не могу Вам не написать. Думаю о Вас, недавно еще мы были чужими людьми, а сейчас Вы для меня действительно дорогой человек. Сегодня я могу написать о себе: я счастлива, и это благодаря Вам. Теперь я опишу все по порядку…»

Откладываю мокрые, с расплывающимися буквами, листки, выхожу на веранду — вижу за смутно чернеющими соснами желтое размытое пятно окна соседа. Потом — уже мысленно — вижу его комнату. Большой портрет сына на стене — умное, чуть насмешливое лицо тридцатичетырехлетнего человека, которого нет уже в живых: сердце. Книги — мемуары русских революционеров рядом с учебниками внучки. И письма, письма — на столе, на подоконнике…

И раньше ему часто писали, но особенно много пишут с тех пор, как «Известия» рассказали о рождении в Москве «стола добрых дел и советов», основанного старыми большевиками, и о деятельных хлопотах за этим символическим столом персонального пенсионера, члена партии с 1905 года Кузьмы Авдеевича Веселова.

Одно из писем он получил с юга. Молодая женщина рассказывала о том, как трагически, может быть, непоправимо осложнилась ее жизнь. Не могу сейчас, изложить эту историю: она, по-моему, не для документальной литературы. Да и не в истории суть — я пишу о моем соседе на даче.

Положа руку на сердце, будь это письмо адресовано мне, я бы отступил… Он ринулся в бой и вот с помощью товарищей — писателей, общественных деятелей, комсомольских работников — успешно решил не только нравственно, но и юридически сложнейшее дело.