Взбивая ногами пахучую пыльцу душицы и чабреца, Каратавук с Мехметчиком пробирались меж нагретых солнцем валунов, излучавших заемный, однако чудотворно усиленный жар. Мальчики миновали первую гробницу, где на стенках были убористо высечены обнаженные воины, размахивающие мечами и щитами, и остановились перевести дух и оглядеться. Пес взял в привычку переходить из гробницы в гробницу, живя то в одной, то в другой, словно, испорченный богатством выбора, не знал, на чем остановиться. Углядев отшельника выше по склону, мальчишки с гадливым восторгом подсмотрели, как он камнем выскребает в земле ямку, с трудом в нее испражняется и снова закапывает.

— Он ведет себя, как кошка, — прошептал изумленный Каратавук.

— А должен, как собака, — ответил Мехметчик.

— Пошли посмотрим, как отец работает, — предложил Каратавук. Ему было неловко — они застали Пса в весьма интимный момент. К тому же всегда интересно посмотреть, как забрызганный глиной отец придает форму горшкам.

— Я тебя обгоню! — крикнул Мехметчик и припустил вниз по склону, не дожидаясь согласия приятеля.

— Ты жулишь! Нечестно! — завопил Каратавук, бросаясь следом и оставляя на колючках маккии нитки от штанин мешковатых шальвар.

Гончар Искандер обрадованно взглянул на запыхавшихся мальчишек, которые с разгону повалились в тень ивового навеса, служившего гончару укрытием во время работы. Каратавук был его любимым чадом, и в Искандере всегда вспыхивало гордое счастье, когда возлюбленный сын целовал ему руку, прикладывал ее ко лбу и говорил «папа». Сынок не брезговал испачкать губы в глине и тянулся к отцу, когда тот нагибался поцеловать его в маковку, называя «мой лев». Каратавук любил отца и ластился к нему. С его точки зрения, у родителя имелся лишь один, хотя и прискорбный недостаток: не было ружья. Правда, был ятаган с тяжелым изогнутым клинком и инкрустированной серебром рукояткой в гравировке, а еще несколько красивых кинжалов, которые Искандер носил за кушаком. Гончар ощущал нехватку ружья так же остро, как сын, и потому изготавливал лишние горшки, чтобы продать в Телмессосе и накопить денег на оружейника.

Дочерна загоревший, хоть и трудился в тени, Искандер был высок и жилист. Крупные руки, пальцы плоские и гладкие от долгой работы с глиной. Он уже седел, носил усы, свисавшие с уголков рта, в котором при улыбке открывались зубы, как у многих, изъеденные и потемневшие от того, что слишком часто пил сладкий яблочный чай. Ноги, изо дня в день толкавшие каменный круг, стали худыми и мускулистыми, а походка приобрела неуловимо изящную ритмичность, напоминавшую женщинам о любви в постели. Ему нравилось сочинять прибаутки и чудные поговорки, а его задиристое остроумие говорило о том, что ему недостает смирения.

У Искандера имелось три смены одежды: для работы, чтоб мазаться глиной, для чайной и для праздников. В целом, ему нравилось быть гончаром, столь необходимым человеком, но однообразие жизни утомляло. Как все, он возделывал собственный клочок земли, а еще один арендовал у аги, за что расплачивался частью урожая. Искандер сердился на себя, ибо, ваяя горшки, мечтал о своих полях, а копаясь в земле, рвался к гончарному кругу.

Мальчики застали Искандера за изготовлением кувшина на добрую бадью воды: его руки согласованно двигались вверх-вниз, оставляя на глиняной поверхности ровные спиральные следы пальцев.