– Черт бы побрал мою душу! – произнес священнослужитель, вскакивая на ноги весь в слезах. – Но это просто ужасно! Вопрос чрезвычайно деликатный, доктор, и касается он весьма деликатных вещей. Если, к примеру, радости, которые дарит нам женская плоть, окажутся на деле не столь сладостными, как казалось вначале, и если в результате несчастный служитель Бога совсем не по своей вине подхватит французскую болезнь, неужели не найдется какого-нибудь быстродействующего и надежного средства излечить его от этого недуга?

– Достопочтенный сэр, с этим вопросом вам следует обратиться к хирургу, а не к терапевту. Кроме того, как я уже сказал…

– Доктор, доктор! Ведь я только что прибыл в этот город! Неужели это и есть отзывчивость, которой славится Лондон?

– Достопочтенный сэр, – отвечал доктор, невольно смягчаясь, – я же сказал, что не занимаюсь такими недугами. И так слишком много людей умирают сегодня от болезней, которые мы не в силах предотвратить.

– И умирают, вне всякого сомнения, с вашей помощью!

– Видимо, и с моей, – устало произнес доктор Эйбил. – Я, конечно, не Хантер с Джермин-стрит. Но, насколько я понимаю, сейчас нет средства от французской болезни, во всяком случае, средства быстродействующего. Если мы хотим вообще избежать ее, сэр, нам следует оставаться дома и постараться вести себя должным образом.

– Да, да, все это совершенно правильно, – вздохнул священник. – Я женат на совершенно сумасшедшей женщине, или почти сумасшедшей, что, впрочем, одно и то же. Я могу сколько угодно до слез жалеть мою бедную Элизу (он и впрямь уже рыдал), но какой крик она поднимает, если увидит, как мужчина всего лишь ущипнул за дверью молоденькую служанку. А ведь это и происходило за дверью! Оцените мою деликатность, доктор.

– Вы уверены, что получили французскую болезнь от этой служанки?

– Нет, конечно, не уверен. Да и не служанка это была, а вдова, которую я навещал в Чипсайде. И произошло это всего час назад. Но каждый раз, стоит мне споткнуться, и я начинаю думать, что болен; начинаю испытывать страх, а это ведь почти то же самое, что действительно заболеть.

– Достопочтенный сэр, – сказал доктор, выпрямляясь в своем кресле, – ваша приверженность плотским утехам просто поразительна!

– Ваша ученость, – отозвался служитель церкви, – можете совать свой нос в крысиные норы, как и надлежит людям, не имеющим понятия о деликатности и высоких чувствах. Я – преподобный Лоренс Стерн, викарий Саттона и Стиллингтона в графстве Йоркшир, а также пребендарий Йоркского собора. Если бы не мое высокое призвание – прости, Господи, – я бы уже разбил вам голову дубиной.

«Ну почему, – думал Джеффри Уинн, впадая в отчаяние, которое он неоднократно испытывал в своей жизни, – почему все в этом окаянном мире постоянно затевают ссоры и лезут в драки?»

– Джентльмены, – произнес он вслух, выступая вперед, – прошу простить, если я нарушаю вашу беседу. Я также занят поисками женщины, хотя и в ином смысле, нежели сей достойный священнослужитель. Не согласитесь ли вы выслушать меня?

Джеффри торопливо изложил им то, что считал возможным. Доктор Эйбил слушал его стоя, с видом холодно-учтивым, тогда как преподобный Лоренс Стерн весь извелся от любопытства.

– Хорошенькая, говорите вы? – вопрошал этот последний. – А меня здесь не было! Чума меня возьми! Ну как я мог такое упустить?!

– Помолчите, сэр! – сказал доктор Эйбил.