«Да что ж, у тебя руки отсохли — чистой соломки-то принести? Гляди, телята в болоте стоят! Своему-то, небось, стелешь, а эти чьи? Не твои, что ли?»

А телятница Арина, высокая, румяная, с завитушками на лбу, глядит куда-то в сторону, не то слушает, не то нет. Выслушала и пошла…

«Ты чего же? — кричит ей вслед дед Антон. — Кому я про солому-то сказал?»

«А где я тебе соломы возьму? — отвечает на ходу Арина. — Что я, пойду из омета дергать? Она там смерзлась вся. Очень нужно руки морозить!»

«Что ж, значит мне самому идти?»

«Если хочешь, иди!»

И у Василия Степаныча даже сейчас, после шести лет, защемило сердце так же, как и тогда, когда он увидел, как старик, взяв веревку, побрел к омету.

А вот и другое вспомнилось. Василий Степаныч зашел в телятник. Правление только что поставило старшей телятницей Марфу Тихоновну Рублеву — надо посмотреть, как старуха справляется. Может, озорная Арина тут заклевала ее совсем?

Но вошел — и остановился в тамбуре. В телятнике шел крупный разговор. Голос Марфы Тихоновны гудел, как набат, на все секции:

«Это что? Грязь здесь развели! Как это ещё не все телята у вас тут передохли! Сейчас берите вилы, и чтоб все стойла вычищены были! А ты, Арина, за соломой поезжай!»

«Сама поезжай, — спокойно отозвалась Арина, глядя куда-то в окошко. — Как ее надергаешь, мороженую-то!»

Марфа Тихоновна с вилами в руках вышла из стойла.

«Не я поеду, а ты! — грозно сказала она. — Я тебе не дед Антон — все на своем горбу везти! А если тебе в омете солома мороженая, если у тебя на работе руки зябнут — ступай домой на печку, там отогреешься! Ступай-ка, ступай! Трудодни зарабатывать надо, а не даром получать! А на твое место у меня люди найдутся!»

Арина оторопела, обернулась к Марфе Тихоновне:

«Да ты что это? Как это — домой ступай?»

«А вот и так! Или дорогу забыла? Провожу!»

«А я вот сейчас пойду председателю пожалуюсь! — закричала Арина. — Он тебе даст так над людьми измываться! Ты узнаешь! Я все расскажу!..»

И, выбежав в тамбур, налетела на Василия Степаныча. Василий Степаныч сделал вид, что только что вошел:

«Что за крик, а драки нету?»

«Василий Степаныч, — жалобно начала Арина, — что ж это такое! Работаешь, работаешь, а тебя из телятника гонят!..»

«Раз гонят — значит, плохо работаешь, — ответил Василий Степаныч. — Сроду не слыхал, чтобы хороших работников с работы гнали!»

Телятницы с любопытством поглядывали на них. Подошла и Марфа Тихоновна:

«Ты что, Василий Степаныч?»

«Да вот, пришел на твое хозяйство посмотреть».

Но старуха, тогда еще статная и дородная, властно приподняла руку.

«Еще нечего глядеть, — сказала она, — одно позорище! Вот управлюсь немножко, тогда приходи. Вишь, у меня тут красавицы какие — за соломой не дошлешься… В стойлах наросло — бугры да комья!»

«Где веревка-то?» — сумрачно спросила Арина и, сдернув веревку, висевшую на крюке, вышла из телятника.

И отчетливо припомнилось сейчас Василию Степанычу то чувство душевного облегчения, с которым он вышел из телятника:

«Ну, эта старуха с делом справится!»

И еще одно яркое воспоминание пролетело в мозгу.