С огромной высоты виделся Кочадебахо де лос Гатос. Его древние камни и покатые крыши домов выглядели игрушечными, а за ними виднелись костры крестоносцев; ветерок раздувал прозрачные перышки дыма, казавшиеся воплощением покоя и невинности.

– Не выдержал я там, – сказал Дионисио. – Да во мне и нужды никакой нет, у Фульгенсии порядок, как у немецкого фельдфебеля.

– Ты сюда сам добрался? – поразился Мисаэль, не в силах поверить, что кто-то может совершить такой переход в одиночку.

– Я немного срезал, – ответил Дионисио. – Взобрался на утес, что на севере от города, и пошел вдоль хребта. Я еще удивлялся, что вы меня не замечаете, я-то вас прекрасно видел.

– Но утес же неприступен! – воскликнул Мисаэль и перекрестился. – На него только дьявол заберется!

Дионисио добродушно ткнул его под ребра.

– Там есть такая расщелина, приятель, по которой легко можно влезть. Однако, видишь, я себе все руки изрезал. – Он показал иссеченные порезами ладони.

Мисаэль поцокал языком.

– Ты чокнутый, – сказал он. – Что ж, милости прошу к нашему шалашу.

Чтобы не выдать себя, все бойцы отошли за гребень, остались только Педро и Ремедиос – обсудить дальнейший план. Они задумчиво глядели на скопление крестоносцев внизу.

– Сколько ж их там? – спросил Педро.

– Может, тыща, а может, две, разве сосчитаешь?

Необъяснимая интуиция вдруг что-то шепнула Ремедиос, и она подняла голову.

– По-моему, там кто-то шевельнулся, – Ремедиос кивнула в сторону. Педро проследил за ее взглядом и тоже что-то заметил. Вроде ничего особенного, просто краем глаза уловил намек на проворное движение, которое тотчас прекратилось, едва он вгляделся. Ремедиос показалось, будто черная ветка качнулась и скрылась за камнем. Она кликнула Дионисио:

– Посмотри-ка и скажи, то ли это, что я думаю?

Вспомнив, чему учили на действительной службе, когда солдат гоняли на бесполезные облавы против таких, как Ремедиос, и всякий раз выяснялось, что партизаны уже ушли, Дионисио сложил пучком кончики указательных и больших пальцев и посмотрел в дырочку. Он увидел, как над валуном изящно качнулся и исчез кончик черного хвоста.

– Кошки! – радостно воскликнул Дионисио. – Они терпеть не могут открытые пространства, потому и крадутся, как диверсанты или жулики.

– Давай их сюда, – сказала Ремедиос. – Все, перевеса в численности у англичан больше нет.

Дионисио прижал ладони к вискам и издал немой клич. В бескрайних глубинах сознания он услышал в ответ низкий утробный рык.

Забыв, что боятся открытой местности, не думая о том, как потешно смотрятся их прыжки и неуклюжая рысь, при которой только и теряются кошачье достоинство и изящество, черные ягуары бархатным потоком хлынули через камни со склонов.

В лагере они, стосковавшиеся по лакомствам, обнюхивали карманы хозяев и катались на спине в предвкушении грубоватой игры, что у мужчин сходит за ласку. Кошки Дионисио подошли к нему, сели рядом и стали вылизывать лапы, будто ничего не произошло; они играли в безразличие, как бы в наказание хозяину за его долгое отсутствие.