|
К сожалению, был… Отца не стало, когда Сашка был совсем маленьким, а мать, Юлия Николаевна, без опоры устоять не смогла, вскоре в дом привела мужика — привлекательного, веселого, умеющего совершать красивые поступки: например, ради «своей Юлечки» он готов был полностью ободрать палисадник у соседа, вырвать с корнем все цветы… Но перечень «красивых поступков» на этом и заканчивался. А вообще мужик этот, оказывается, не раз и не два побывал в местах, где люди под охраной автоматчиков с овчарками дружно возводят великие стройки либо валят вековые деревья — в Коми и в Архангельской области, в Сибири и на Колыме, умел лихо пить и не пьянеть, и, что плохо, стал спаивать и вдову рабочего.
И покатилась Сашкина мамаша по наклонной плоскости. Если мужской алкоголизм вылечивается, то женский, увы, никогда. Это одна из самых тяжелых болезней. Те, кто знает, говорят: остановить пьющую женщину невозможно. Несмотря на запои, у новой пары родился ребенок, которого нарекли Владимиром. Солидное имя, светлое, как солнце. Сейчас Вовке шесть лет, и жизнь у него такая же собачья, как у старшего братца, у Сашки. Мать иногда исчезает из дома на неделю, на две, на месяц, совершенно не беспокоясь о том, что будет с детьми, о них она даже не думает, не тревожится, лишь иногда, когда Юлия Николаевна бывает трезвой, на губах ее является далекая сожалеющая улыбка. Может, и не надо было вообще заводить детей — жизнь без них лучше! Но потом перед ней возникает стакан водки, поставленный щедрой рукой сожителя, и она вновь забывает о детях. Когда не было матери и ждать ее становилось невмоготу, от голода кружилась голова, Сашка брал Вовку за руку и тащил на рынок — там они воровали. Оба. Тянули все подряд, но прежде всего съестное: пирожки, шаньги, рыбу, помидоры, дыни — тем и бывали сыты. Сашка, как мог, подбадривал младшего брата: «Не дрейфь, Вовка, прорвемся! Главное — не бэ!» Что такое «Главное — не бэ!», Вовка не понимал, спросить же у старшего брата не решался — тот и так слишком много ему внимания уделяет. Как-то в отсутствие матери к Грохоткиным из Москвы приехал родственник. Дядя. Если точнее — дядя Володя. Подкормил ребят, обогрел, ободрил, сестры своей не дождался, хотя и провел в ее доме две недели, и отбыл в столицу. Чтобы ребята не голодали, оставил им пятьдесят тысяч рублей — розовую, вкусно хрустящую бумажку. Когда кончились продукты, купленные дядей Володей, Сашка взял эту бумажку, с сожалением посмотрел на свет, словно бы хотел запомнить водянистое изображение, появляющееся на бумажном поле, будто в кино, и пошел на рынок. Потом он рассказывал Армяниновой: — На рынке я купил немного вермишели, мяса, картошки, яблок. Осталось двадцать пять тысяч, я их убрал в банку, поставил в шкаф. Пошел за водой, смотрю, она идет, — мать он называл только так, в третьем лице, «она», — и понял я, что сейчас она заберет те деньги, что остались… Сашка не выдержал, с громким визгом налетел на опешившую мать, стал колотить ее кулаками: — Не трогай, не трогай эти деньги! Их дядя Володя нам оставил! А нам с Вовкой еще жить надо. На Сашку нашло помутнение — ведь мать-то до дома не дошла. Когда Армянинова разговаривала с Сашкой, то чувствовала — вот-вот расплачется: такая обездоленная, затравленная судьба была у этого пацаненка. И вместе с тем она хорошо знала, что не было дня, когда Сашка не совершал кражу. Иногда две кражи в день, иногда — три. И вообще характер Сашкин был ей известен — скрытый, хитрый и в то же время взрывчато-эмоциональный. Она иногда спрашивала его: — Саша, ты знаешь, арестовать мы тебя не можем, но и оставлять дома у матери, без присмотра, тоже не можем. Куда бы ты хотел пойти жить? Если бы я взяла тебя к себе домой — пошел бы? — Нет! — Сашкин взгляд делался угрюмым и твердым. |
