– Это было твоим правом объявить об этом. Уверена, ты предпочел бы сделать это более официально.
– Мое право? Мне кажется, мадам, что моя роль – ничто по сравнению с вашей. Значит, я не смогу поднять вас через несколько месяцев? Это вызов?
Анна рассмеялась, и ее смех был полон счастья и солнечного света.
Он вдруг понял, что ему не хочется идти в гостиную к чаю. Он хотел бы сделать это наедине с женой. Даже необязательно было бы заниматься с ней любовью, хотя идея была несомненно привлекательной, но просто побыть с ней вдвоем, чтобы смотреть только на нее, разговаривать только с ней, слышать только ее голос.
Люк вздрогнул, осознав, насколько он зависит от ее спокойного, солнечного характера. Особенно здесь, в Бадене. Он не был уверен, что даже сейчас не сбежал бы обратно в Париж, если бы не Анна.
А почему он не должен зависеть от нее? Она его жена. С брачной ночи она не дала ему повода не доверять ей. А что касается ее прошлого и тайны, которую она не пожелала открыть ему, – разве у него самого не было таких тайн?
– И сколько месяцев должно пройти, прежде чем моя сила подвергнется испытанию, мадам? – спросил он.
– Прежде чем я стану толстой и уродливой? – Она снова рассмеялась. – Надеюсь, еще месяца два. Еще не прошло двух месяцев.
– Толстая и какая? – Люк грозно нахмурил брови. – Уродливая, Анна? С моим ребенком? Для кого уродливая, интересно?
Ему нравилось дразнить ее. Заставлять ее смеяться. Он знал, как это сделать, и она тоже знала. Давно прошли те времена, когда он хватался за шпагу всякий раз, как только мужчина пытался посмеяться над ним, или становился холодным и надменным, если это была женщина.
– Я просто напрашиваюсь на комплимент, – парировала она. – Раз уж вы пожалели его для Генриетты – как это некрасиво, ваша светлость, – то, может быть, приберегли для меня? Так я буду уродливой?
– Мадам. – Он остановился и поцеловал ей руку. Ее глаза сияли озорством. – Я знаю только один способ для вас стать еще прекраснее в моих глазах – когда вы будете беременны уже девять месяцев.
– О! – Озорство в ее глазах сменилось грустью. – Это правда, ваша светлость? Или это просто парижская галантность?
– Клянусь вам, это не то, что я привык говорить дамам, мадам. Я не очень-то люблю получать пощечины. – Он снова поцеловал ей руку.
Анна запрокинула голову и весело расхохоталась,
– Пора возвращаться. На нас рассердятся, если мы опоздаем к чаю, – сказал Люк.
– Да, действительно, – ответила Анна. – И я голодна. Я забываю, что ем теперь за двоих. Если я ограничиваю себя в чем-то, то не имею права поступать так с человеком, который не может постоять за себя сам.
– Или сама, – добавил он.
– Или сама.
У Анны дар быть счастливой, внезапно понял Люк. И делать счастливыми других. Он действительно сделал хороший выбор.
* * *
– Анна. – Генриетта догнала свою невестку, поднимавшуюся по лестнице после чая, и пошла рядом, взяв ее под руку. – Я хотела поговорить с тобой наедине как можно скорее.
Анна вопросительно взглянула на нее.
– Я не хочу, чтобы ты неверно истолковала то, что увидела, – объяснила Генриетта. – Это было совсем невинно.
Анна продолжала с недоумением смотреть на нее.
– О конечно, ты не правильно поняла нас, а теперь делаешь вид, что это неважно. Поверь мне, я думала, что Люк дома. Я вышла с книжкой, чтобы побыть одной, а он заметил меня, когда проезжал мимо. Я предложила, чтобы он поехал дальше, а я пошла пешком, чтобы никто не увидел нас и ничего не подумал. Но ведь Люк сама галантность. Он настоял на том, чтобы мы оба шли пешком. Клянусь тебе, больше ничего не было. |