Она уселась за стол напротив меня и спросила, знаю ли я «Bushes and Briars» [3]. Чёрт, в каком веке жила эта девица? Но, конечно, я знал эту песню. Грех было не знать хотя бы слов.

Я начал играть, а она — петь, но она начала не с тех слов, что я знал. Однако, как-то подстроился под неё и доиграл до конца.

 «Ведь они настолько глупые,

Эти женщины верят мужчинам.

И теперь только зелёная могила ждёт меня,

Ведь я не могу любить того мужчину... »

Откровенно говоря, поёт она действительно не очень. У неё сильный голос, но она не слышит музыку и торопится. Я сказал ей об этом в шутливой манере, не желая обидеть. Она лишь пожала плечами — этот её безразличный жест — и сказала, что ей всё равно.

  5 декабря, ночь

Я сижу за столом в своей комнате (именно в СВОЕЙ комнате, а не в той унылой больничной палате) и смотрю на спящую на моей постели Дэни. Забавно, что она первая девушка за шесть лет, которая спит на моей кровати. В последний раз это была Диана Молл, моя бывшая одноклассница, с которой мы случайно встретились и провели ночь в этой самой комнате на мой двадцать первый день рождения.

Сегодня был странный день, начавшийся, впрочем, как обычно. И, хотя в ванной у меня опять встал, и Дэни снова сделала вид, что ничего не заметила, всё было неплохо... Мы даже пели вместе после обеда, и она оценила те четыре песни, которые я приготовил для шоу.

Ближе к вечеру ей кто-то позвонил, и я с кухни прекрасно слышал, как она начинала повышать голос, а затем и вовсе перешла на крик. Последней её фразой было: «Ты сломала нам жизнь». Потом случилось совсем невероятное. Я пришёл в гостиную и увидел, что она сидит на диване и плачет. Беззвучно, не хныча или всхлипывая. Её худые плечи то и дело вздрагивали, а руки, которыми она закрыла лицо, дрожали.

Я не умел утешать, если Энни когда-то и плакала, она посылала меня на хрен, и я сваливал. А теперь я стоял перед Дэни, как идиот, и глазел на неё, не понимая, что я должен делать. Я снова ушёл.

Вернулся я через час или полтора, а она спала, свесив ноги с дивана. Я приблизился к ней и, чёрт знает сколько времени, смотрел на неё. У неё лицо школьницы, а не молодой женщины. И эти её русые волосы... Мне кажется, длинные локоны сделали бы её старше. Сейчас я понимаю, почему не посчитал её сексуальной, ибо любую девушку я так и не иначе рассматривал в качестве объекта, который можно было бы затащить в постель и трахнуть. (Да, я был засранцем, но Энни никогда не изменял. Не надо об этом забывать).

Дэни походила на тех ребят, которые с утра до ночи носились по дворам и дразнили прохожих; на шпану, которая курила траву где-нибудь под мостом, пролегающем через Камберлэнд. И в то же время я не мог представить её с ними, не знаю, почему. Я никогда не был склонен к девочкам помладше, вот и не отнёсся к Дэни как к женщине.

Я помню, как она засмеялась, когда я предположил, что у неё есть бойфренд. Она лесби? Нет, я даже думать об этом не хочу.

Мне было не по себе, что я не сумел её утешить, и теперь она спала в таком неудобном положении. Решив перенести её в спальню, я не подумал, что мне будет тяжело или больно. Но она оказалась достаточно лёгкой, чтобы я не растянул мышцы до критического состояния.

Я уже давно не заходил в свою комнату, потому что здесь всё напоминало мне о детстве, об отце, который нас кинул, стоило мне исполниться пятнадцать.