…Шел второй день симпозиума, когда Борису Яковлевичу позвонила взволнованная супруга и сообщила, что в квартире ночью был пожар, но пожарные вовремя приехали и быстро его потушили. Сильно пострадал только кабинет, где, по мнению экспертов, загорелась старая проводка. У Филимонова отлегло от сердца. В кабинете не было ничего ценного, кроме рабочих бумаг, которые, впрочем, легко подлежали восстановлению в случае необходимости. К тому же предприимчивый Борис Яковлевич страховал свое имущество. Отдав жене кое-какие распоряжения и попросив держать его в курсе, он отправился продолжать общение с коллегами.
После того как разговор завершился, Дима туманно заметил:
— Считай, тебе повезло.
— А в чем дело? — насторожился Лева. — Я, конечно, не указал в резюме «интим не предлагать»…
— Дело не в этом. Просто она затерроризировала бы тебя звонками — она ведь еще себя и бизнес-леди считает. А тебе и нашего шефа с лихвой хватит.
Потом состоялся торжественный объезд всех возможных мест обитания депутата: квартир, дач, офисов. Начали со здания на Охотном Ряду и закончили загородной виллой-резиденцией. Это был настоящий укрепрайон — с высоченным забором, наисовременнейшей системой охраны, собаками-людоедами, бункером-хранилищем и так далее.
— Впечатляет? — спросил Дима, когда они выбрались за ворота и поехали обратно в город.
— Безусловно, — Лева покрутил головой, — но сколько же денег надо, чтобы содержать все это хозяйство.
— Ты не беспокойся, пока хозяин жив, деньги будут, — благодушно заметил Дима.
— То-то ты в министерство собрался.
— А вот об этом не тебе судить, — вдруг окрысился Дима.
— Ладно, ладно, извини. Больше никогда, честное слово, клянусь своей покойной черепашкой!
— Балабол! — Дима фыркнул, но улыбнулся.
Ознакомление с аспектами и нюансами новой работы продолжилось уже в офисе депутата.
— Ты кого имеешь в виду? — Марина выразительно посмотрела на своего бывшего стажера.
Они сидели в кафе на Тверской, и Лева докладывал обстановку. После его ухода в пресс-секретари они встретились впервые и от избытка чувств даже обнялись и расцеловались.
— Я, — прихлебывая кофе, сказал Лев Валентинович, — имею в виду всех — главного редактора, ее интеллектуалку-секретаршу, редакторов отделов и корреспондентов. Короче, всех, кроме тебя. Ты-то у нас особая. Видишь, даже такие люди, как я, служат тебе верой и правдой, хотя и состоят теперь при дворе людей государевых!
— Расскажи лучше о своих впечатлениях. И как с нашим делом?
— Впечатлений много, но вот узнать пока ничего не удалось. Там такие все мутные — лишних слов произносить не хочется. Но я делаю все возможное. Ты пойми, не могу же я на третий день пребывания в должности ходить и спрашивать: вам про книгу такую странную ничего не известно?
— Да, ты прав, — грустно согласилась Марина, — придется ждать.
— Не ждать, а действовать. Но осторожно, чтобы меня не грохнули, как юнинского пресс-секретаря. Мы ведь все под колпаком у Мюллера.
— Ой, не надо, я сама боюсь до смерти!
— Не боись, прорвемся. Слушай, а бандюки тебе часто звонят?
— За это время три раза позвонили. И всегда с разных номеров, шифруются.
— Понятно. Ну, я пошел служить народу. Если что, звони, только не на служебный, а на мой личный.
— Ты тоже звони, если появится даже малейшая зацепка… Время идет, а дело с мертвой точки так и не сдвинулось, — тяжело вздохнула Марина. |