Он взял ее руку и приложил к своей щеке.

— Ты, Джесси, пережила многое со мной. Ты пережила муки разума и плоти. Я вовлек тебя в ссоры и скандалы, таскал через пограничные зоны с их заразными болезнями. Ты всегда была рядом со мной, даже когда я был не прав. Да, моя дорогая, я давно знал, что ошибался, уйдя в отставку из армии после военно-полевого суда. Теперь, когда появилась возможность стать президентом, я признаюсь тебе, каким тупоголовым я был, как мной овладела ложная гордость. Но ты не противилась мне, не заставляла действовать наперекор моему желанию, хотя то, что ты предлагала, было правильным, и ты предвидела, что предстоит нам в случае моей отставки. Потеря первого сына — на моей совести. Я знаю, что ты пережила в Сан-Франциско в месяцы одиночества, когда я бросил тебя в песчаных дюнах, стараясь добыть в Марипозе как можно больше золота, чтобы обеспечить себе благополучие на остаток жизни, — благополучие, которое конфликтовало с расчетами и надеждами, руководившими нами в рабочей комнате Хасслера. Я знаю, что последние несколько лет я отдавал время и энергию делу, которое, по твоему мнению, было бессмысленным. Но ты проявила терпение, ты была рядом со мной, когда я тратил задешево наши годы и наши мечты…

— Потому что я всегда была уверена, что однажды…

— Может ли это стать той возможностью, на которую ты надеялась, Джесси? Я могу стать президентом Соединенных Штатов, а ты — первой леди. Я обязан тебе всем, что ты пережила со мной, я в долгу перед тобой за твою любовь. Я не обеспечил тебе постоянного дома, Белый дом может стать твоим домом. Я не обеспечил тебе то место в обществе, какое ты заслуживаешь, с твоим приходом в Белый дом мир поймет, что ты подлинная первая леди нашего времени.

Она молча стояла некоторое время, глубоко дыша, ощущая неизмеримое чувство, наблюдая за тем, как медленно обмахивавший горизонт луч маяка вырывал из мглы одну за другой темные волны.

— Чтобы видеть меня первой леди, — сказала она почти хрипло, — ты будешь вынужден действовать вопреки принципам, которым был верен всю жизнь, не так ли? Разве ты можешь подписать указы о том, чтобы сбежавшие рабы возвращались закованными в цепи? Разве ты позволишь, чтобы рабство было распространено на свободный Канзас и на тысячи миль свободной территории между Канзасом и Южной Калифорнией?

Он промолчал.

— Джон, — воскликнула она, — я хочу быть женой президента! Оглядываясь на прошлое, скажу, что всегда хотела этого. Может быть, найдется выход из положения, ведь если тебя не выдвинут, то предложат какого-то откровенного сторонника рабства, не так ли? Разумеется, лучше иметь в Белом доме сторонника свободы, даже если он пошел на какие-то уступки, чем сторонника рабства, который будет делать все, чтобы расширить территории, где существует рабство.

— В твоих рассуждениях есть логика.

— Мы знаем, как ожесточены Север и Юг, Джон, как они точат зубы друг против друга, и, может быть, только способный к компромиссу кандидат спасет страну от гражданской войны. Возможно, это можешь сделать ты, у тебя есть друзья на Юге, на Севере и Западе, ты сможешь утихомирить противников, удержать Север и Юг от смертельной схватки. Отец говорит, что в Канзасе и других штатах Среднего Запада и Юго-Запада хлопок не вызреет и южане, привезшие рабов, вынуждены отсылать их обратно. Что же касается закона о беглых рабах, то каналы их переправки становятся столь эффективными, и Юг вскоре признает, что слишком трудно и накладно возвращать бежавших. Демократы выбрали тебя в качестве компромиссной фигуры — может, и тебе следует пойти на компромисс, Джон, и провести следующие четыре года в Белом доме и тем самым сохранить мир в стране?

— Ты хорошо аргументируешь, Джесси, — нежно сказал он, — я могу пойти на такой компромисс.