- Ты, кажется, меня знаешь! Я человек практический... И если я поручил статую Ведрину, значит, у меня были к тому основания.

Внезапно повернувшись лицом к матери, он спросил:

- У тебя не найдется десяти тысяч франков?

Вот чего она ожидала с самого его прихода, только за этим он и заезжал к ней.

- Десять тысяч франков!.. Откуда?..

Больше она не произнесла ни слова, но рот ее и глаза, выражавшие бесконечное страдание, казалось, говорили: "Ты же отлично знаешь, что я тебе все отдала, что на мне тряпье, что вот уже три года, как я не покупала себе шляпки, что Корантина стирает мое белье на кухне, потому что мне совестно такую рвань отдавать прачке, и ты ведь знаешь, что тяжелее всего для меня отказать тебе. Зачем же ты меня об этом просишь?"

Немой упрек матери был так красноречив, что Поль Астье поспешил ответить:

- Разумеется, я не тебя имел в виду. Если бы они у тебя были!..

А затем, с обычной для него холодной насмешливостью, продолжал:

- Мэтр там, наверху... Может быть, тебе удастся вытянуть из него?.. Ведь ты умеешь подойти к нему!

- Это было раньше, теперь уж не то...

- Однако он работает, книги его продаются, вы ничего не тратите...

Он окинул взглядом обветшавшую меблировку комнаты, окутанной полумраком, полинялые занавески, вытертые ковры, не обновлявшиеся в течение тридцати лет, со дня свадьбы родителей. Куда же уходят отцовские деньги?

- Уж не кутит ли мой родитель?..

Но столь чудовищно, столь невероятно было представить себе Леонара Астье-Рею кутилой, что жена его, несмотря на свои печальные мысли, не могла удержаться от смеха. Нет, на этот счет можно не беспокоиться.

- Но что прикажешь делать? Он таится, не доверяет... Мужик припрятывает денежки, уж и без того ему от нас солоно пришлось.

Они говорили шепотом, как сообщники, не подымая глаз.

- А дедушка? - неуверенно спросил Поль. - Что, если бы ты попыталась?..

- Дедушка? Да ты с ума сошел!..

Он ведь хорошо знал старого Рею, знал беспощадный эгоизм этого почти столетнего старика, который скорее дал бы им всем умереть, нежели лишил себя понюшки табаку или одной из булавок, воткнутых в отвороты его сюртука. Бедный мальчик! Значит, он дошел до последней крайности, если у него явилась такая мысль.

- Может быть, мне попросить?..

- У кого?

- На улице Курсель... аванс за гробницу.

- И заикаться об этом не вздумай!

Он говорил повелительно, губы у него побелели, в глазах сверкнул недобрый огонек, но, тут же овладев собой, он с обычной насмешливостью добавил:

- Не беспокойся... Это просто временное затруднение... Я бывал и не в таких переделках.

Госпожа Астье протянула ему шляпу, которую он искал, собираясь уехать, так как ничего не смог добиться от матери. Чтобы задержать сына еще на несколько минут, она заговорила об одном выгодном дельце, одном сватовстве, которое ей поручено.

При слове "сватовство" Поль вздрогнул и искоса взглянул на мать.

- И кого это ты собираешься сватать?

Она поклялась никому не говорить, но ему...

- Князя д'Атис.

- Сами!.. И кому же?

Она повела своим хитрым носиком.

- Ты ее не знаешь... Иностранка... Очень богатая. Если мне удастся, я сумею тебе помочь... Все обусловлено, подтверждено письмами...

Поль улыбнулся, совершенно успокоенный.

- А герцогиня?

- Ну, само собой, она и не подозревает.

- Ее князь, ее Сами... Связь, которая длится пятнадцать лет!

Госпожа Астье пожала плечами с таким ужасающим равнодушием, с каким только женщина может отнестись к другой.

- Тем хуже для нее! В ее годы...

- Сколько же ей лет?

- Она родилась в двадцать седьмом году... Теперь у нас восьмидесятый... Считай. На год старше меня.

- Герцогиня?.