– Так мисс Барроу просто напрашивалась на роль жертвы, – сказала Венис. – Ведь, как только он получил деньги, она стала для него обузой.

– Конечно, ни один юрист не посоветовал бы ей составить такой договор. Но жестокость и алчность не обязательно доводят до убийства. Произнося защитительную речь, ты должна быть свободна от предвзя-тости.

– То есть должна думать, что он этого не делал?

– Неважно, что ты думаешь на самом деле. Твоя цель – убедить присяжных, что государственное обвинение оставило некоторые сомнения не разрешенными. Но ты никогда не примешь правильного решения ни по какому поводу, если первым делом не ознакомишься с фактами.

– Но как он это сделал? Нет, как обвинение докопалось до истины?

– Сделал с помощью мышьяка. Первого сентября 1911 года мисс Барроу пожаловалась на боли в животе, тошноту и прочие неприятные симптомы. Вызвали врача, он регулярно посещал больную в течение двух недель, а рано утром 14 сентября Седдон явился к нему с известием, что его пациентка умерла.

– И врач не настоял на вскрытии?

– Полагаю, он не видел в этом необходимости. В свидетельстве о смерти было написано, что мисс Барроу скончалась от эпидемической дизентерии. В тот же день Седдон распорядился, чтобы ее похоронили за четыре фунта в общей могиле и потребовал комиссионные от похоронного бюро за то, что популяризирует начинание.

– Общая могила была ошибкой, правда?

– Как и его общение с родственниками мисс Барроу, когда те стали наводить справки. Он держался высокомерно, дерзко и оскорбительно. Неудивительно, что у тех появились подозрения, и они обратились к Главному прокурору. Тело мисс Барроу эксгумировали и при вскрытии обнаружили мышьяк. Седдона арестовали, а через полгода арестовали и жену. Им обоим предъявили обвинение в убийстве.

– А может, его повесили не потому, что у обвинения были веские доказательства, а из-за его отвратительной жадности и скупости? Предположили, что за мышьяком он послал в магазин пятнадцатилетнюю дочь Мэгги, хотя она это отрицала. Не думаю, что свидетельству аптекаря – как его, мистер Торли? – можно безоговорочно доверять. Как думаете, вам удалось бы его оправдать? – спросила Венис.

Фрог улыбнулся несколько самодовольно. У него тоже были свои слабости, и Венис иногда забавлялась, играя на них.

– Ты спрашиваешь, смог бы я добиться большего, чем Эдвард Маршал Холл? То был великолепный адвокат. Хотелось бы послушать его, но он умер еще в 1927-м.

Не настолько великий, чтобы навести страх на Апелляционный суд, и все же один из самых знаменитых – красноречивый, настоящий златоуст. Конечно, сейчас другие требования. В современном суде не приняты театральные, драматизированные монологи. Но некоторые его слова мне не забыть. Я напишу их тебе: «Меня не окружают декорации, и текст для меня не написан. Занавеса тоже нет. Так что мне придется самому создать атмосферу иной жизни, ярко представив ее себе, – ведь в этом и заключается работа адвоката». Мне нравятся эти слова.

– Мне тоже, – призналась Венис.

– Кажется, у тебя нужный голос, – сказал Фрог. – Конечно, ты еще маленькая. Неизвестно, достигнет ли он необходимого уровня.

– А какой нужен?

– Приятный на слух. Не резкий. Гибкий, теплый, естественный. И самое главное – доходчивый, чтобы ему хотелось верить.

– Голос так важен?

– Очень. У Нормана Беркета был такой голос. Хотелось бы мне его послушать. Для адвоката голос так же важен, как и для актера. Будь у меня подходящий голос, я бы пошел в юристы. Но, боюсь, моему недостает мощи. Дальше присяжного мне не пойти.

Чтобы Фрог не заметил ее улыбки, Венис склонилась над томом «Знаменитых судебных процессов».