— Георгий Константинович, повторяю: мы считаем, что я принял ваши объяснения. Но вы же разумный человек. Оба мы знаем: у вас отняли двадцать тысяч. Неважно как — обманом, силой, угрозой оружия, — но отняли.

— Не отняли. Эти деньги я отдал сам.

— Допустим. Теперь подумайте: что будет, если я всерьез приму вашу версию о "племяннике"? Вы представляете, что будет?

— Это не версия. Это правда.

— Упрямый вы человек. Ладно. Допустим, мы считаем: ваше объяснение чистая правда. В таком случае, вы знаете, что ваш "племянник" — особо опасный преступник? Объявленный во всесоюзный розыск?

— Первый раз слышу. — Рука Гарибова незаметно потянулась к зажигалке. Иванов сделал вид, что не заметил этого.

— Хорошо. Верю. Вы могли об этом не слышать. Так вот, по нашим данным, ваш "племянник" объявлен в розыск по всей территории СССР. Как опасный преступник, совершивший тяжкие преступления. За каждое из таких преступлений ему грозит исключительная мера наказания.

Он сделал паузу, нарочно затянув ее. Гарибов не пошевелился.

— Вашим объяснением, выдающим этого преступника за вашего родственника, вы ставите себя с ним на одну доску. Зачем это вам? Георгий Константинович, вы ведь умный человек. Поймите, версия с "племянником" никому не нужна. Ни мне, ни вам. Лучше сказать правду.

Не меняя выражения лица, Гарибов потянулся к карману. Достал пачку "Пэлл Мэлл". Посмотрел на Иванова:

— Я закурю. Разрешите?

— Конечно. — Уловив жест, Иванов покачал головой. — Спасибо, я не курю.

Гарибов щелкнул зажигалкой. Не спеша прикурил, глубоко затянулся. Выражение его лица казалось задумчиво-отсутствующим. Вероятно, Гарибов срочно пытался еще раз все взвесить. Может быть, понять, как нужно и можно себя вести.

Знать бы только, насколько Гарибов честен. Дело даже не в деньгах. В Тбилиси Иванов знал людей, у которых гораздо больше денег, чем у Гарибова, и абсолютно честных. Пока для него Гарибов — загадка. Во всяком случае, понять, связан ли как-то директор "Автосервиса" с нарушением закона, сейчас сложно. Но ясно, этот человек попал в трудное положение.

Гарибов положил сигарету на край пепельницы:

— Хорошо, Борис Эрнестович. Я буду говорить правду. — Помедлив, Гарибов снова взял сигарету. Несколько раз затянулся, разглядывая дым. — И поймите меня тоже. Вы были когда-нибудь в положении, когда вам приставляют нож к горлу? Вернее, дуло пистолета?

— У него был пистолет?

— Был. Как только он вошел, достал пистолет. Все остальное шло уже под этим соусом.

— Что "остальное"?

— Разговор. Обычный разговор. Если, конечно, его можно считать обычным. Говорилось все тихим голосом. Мол, так и так, нужны двадцать тысяч. Срок до часу дня. Если к этому времени денег не будет, я буду убит. Кроме того, у моего дома дежурит еще один. Они знают, что жена сейчас дома. Если до пяти минут второго денег не будет, второй человек войдет в квартиру и убьет также мою жену. И заберет все, что считает нужным. Если же я отдам деньги до часу дня, они уйдут. И я с ними никогда больше не встречусь. Так сказать, гарантия. Такие условия.

Докурив сигарету, Гарибов осторожно притушил ее о край пепельницы:

— Я не знаю насчет героизма. Как все это бывает. Говорят, люди идут на пули, ложатся на гранаты. Ну и так далее. Но я, наверное, не герой. Впрочем, может быть, в каких-то обстоятельствах и я пошел бы на пули. Но знаете, когда ты сидишь вот так… И когда тебе говорят про жену, поневоле начинаешь взвешивать. И решать, что лучше. Двадцать тысяч или собственная жизнь.