— Что связывало ее с ее семьей? Да ничего. Мать она презирала, так же, как ее презирала Дэвина: слабое несчастное создание, по-глупому вышедшая замуж, не сделавшая никакой карьеры и всю жизнь зависящая от матери. Дэвину, уверен, она не любила, ее власть над собой ненавидела — все эти планы об университете и путешествиях, отбор за нее тех предметов, которые нужно изучать, даже вторжение в сексуальную жизнь. К Харви Копленду должна была питать насмешливое презрение и отвращение одновременно. Нет, своих ближайших родственников она ненавидела и никакого горя от потери после их смерти не испытала.
— И все же она страдала. Вы сами признавались, что редко видели такое горе. Она постоянно плакала, сокрушалась, призывала смерть. Вы только что об этом сказали.
Уэксфорд кивнул.
— Но не из-за того, что стала свидетельницей жестокого убийства семьи. Она страдала, поскольку человек, которого любила и который, как считала, любит ее, — этот человек в нее стрелял. Ее возлюбленный, единственный во всей Вселенной, кого боготворила, готовый рисковать всем, как ей казалось, ради ее любви, — хотел ее убить. Она так считала. В те самые минуты, когда она ползла к телефону, весь мир, казалось, перевернулся в ее глазах: человек, в которого она страстно, беззаветно влюблена, пытался покончить с нею, как только что покончил с остальными. Вот потому она так убивалась — по этой самой причине. Одинокая, покинутая, она осталась одна сначала в больнице, затем у Вирсонов, потом постоянное одиночество в доме, который стал теперь ее собственным, — а он даже не попытался связаться с ней, шагу навстречу не сделал, ни разу не подошел. Он никогда не любил ее, просто хотел убить, как других. Теперь я понимаю, почему с таким пафосом она сказала мне: «Рана у меня в сердце».
Громада туч, заняв полнеба, закрыла солнце, и в воздухе повеяло прохладой. Они повернулись, пошли обратно. Похолодало на редкость быстро, резкий апрельский ветер рвал воздух.
Они вернулись к машине, включили мотор и двинулись обратно по объездному пути вдоль фасада дома. Вайн медленно подкатил машину к бассейну. Голубая кошка пристроилась на его краю, зажав лапкой золотую рыбку.
Рыбка с алой головкой судорожно билась, извиваясь всем телом. Время от времени Куини с видимым удовольствием шлепала ее свободной лапкой. Вайн осторожно приоткрыл дверцу автомобиля, но Куини оказалась проворнее: кошка все же она, он всего лишь человек. Мгновенно схватив рыбку зубами, она бросилась к чуть приотворенной входной двери.
Едва Куини скользнула вглубь, как дверь за нею захлопнулась.
Глава 27
Большую часть оборудования уже увезли, в том числе черную доску и телефоны. Двое сотрудников, присланные Грэмом Пейджетом, выносили компьютер и лазерный принтер Хинда. Еще один нес поднос, уставленный горшочками с кактусами. Добрая часть конюшен вернула свой прежний облик: уединенный уголок, прибежище юной девушки.
Уэксфорд прежде его в этом качестве не видел. Не представлял, что сделала с ним Дэйзи, в каком вкусе обставила, какие картины развесила по стенам. Одна из репродукций, забранная под стекло в рамку, изображала обнаженную в переливающихся прозрачно-золотистых тканях, другая — кошачий выводок: несколько персидских котят, уютно устроившихся в корзиночке, подбитой атласом. Мебель была плетеная, белая, с обтянутыми милым ситчиком в бело-голубую клетку сиденьями.
Интересно, убранство «девичьей» тоже выбрано Дэвиной? Домашние растения, засохшие и измученные, понуро поникли в бело-голубых фарфоровых горшочках. Первенство среди книг держали викторианские романы в новеньких обложках, к которым не прикасалась рука читателя, и разнообразные научные труды — от археологии до современной европейской политики, от лингвистики до британских чешуйчатокрылых. Наверняка подобранные Дэвиной, подумал он. |