Играй по-крупному, может, и не прогадаешь. У него только женские титьки и попки на уме. Глядя на тебя, он чуть не кончил в штаны. Поверь, я его хорошо знаю, и такого с ним давно не бывало. Прилепись к нему – и без навара не останешься.
– А что мистер Тауэр?
– Он только посмеется, и не более. Впрочем, я прослежу, как пойдут у тебя дела. В нашем тихом местечке под названием Беверли-Хиллз все девчонки слетаются на свет звезды и атакуют его, беднягу, как камикадзе. И все кончают, как камикадзе, – разбиваются, сгорают или тонут в океане. С пляжей по утрам выволакивают с полдесятка утопленниц.
Грэхем говорил об этих неудачницах абсолютно равнодушно. Впрочем, Паула и не ожидала, что «падшему ангелу» свойственно такое простое чувство, как жалость. Грэхема надо было воспринимать таким, каким он есть, – существом циничным, но при всей своей испорченности рассуждающим вполне логично.
Последние события вконец измотали ее. Путешествие в страну воспоминаний, наверное, смогло успокоить взбудораженные нервы. Паула начала выстраивать в воображении игрушечный домик, подобный тому, что когда-то, в раннем детстве, ей подарили на Рождество.
И вот что получилось.
Паула вытянула руку, стараясь привлечь внимание учительницы.
– Мисс Картрайт! Пожалуйста, объясните, что такое искусство.
– Я об этом только что говорила. Ты разве не поняла? – Мисс Картрайт сурово поджала губы.
По классу пробежали смешки. До Паулы дошло, что она поставила себя в глупое положение. Она выглядела дурочкой и к тому же чем-то обидела учительницу, которую на самом деле обожала. И все же упрямство взяло верх.
– А что, если вы не правы? – настаивала Паула.
– Тогда тебе придется доказать мне это, Паула Хоуп.
– А как я узнаю, что я не права?
– Доверяй своему сердцу, дорогая.
– О! – Паула не была полностью удовлетворена ответом.
Ей было всего двенадцать лет, но ее одолевало желание познать глубинный смысл, кроющийся за внешне простыми высказываниями учительницы. Какие-то законы искусства все же есть, и Эмили Картрайт, любимая преподавательница Паулы, почему-то скрывает их от своей ученицы. Но в то же время возможно, что Эмили не знает их и отделывается от назойливой ученицы общими словами: «Доверься интуиции или голосу сердца». А почему одно плохо, а другое очень хорошо и стоит ужас как дорого? Такую цену назначили эксперты, знатоки искусства? А кто они, откуда они взялись?
Паула оглянулась – может, кто-нибудь в классе поддержит ее? – и увидела лишь равнодушные физиономии скучающих подростков, вскормленных на скудной болотистой почве, никому не нужных, даже родителям, и обреченных всю жизнь провести здесь и здесь же умереть. Рассказывала ли мисс Картрайт о Рафаэле или о китайском фарфоре, они слушали ее с одинаковой покорностью, воспринимая лишь звук голоса учительницы, но никак не смысл ее речей.
С полной ясностью Паула осознала это именно в тот момент, и как будто кто-то властной рукой расстегнул «молнию» на стягивающей ее тесной одежде. Тело и душа распахнулись навстречу неизвестно откуда взявшемуся ветру, щеки зарделись румянцем, голова пошла кругом. Ей казалось, что она, обнаженная, словно воинственная амазонка, устремилась вперед, в атаку.
Эмили Картрайт только что провела урок на тему «Что такое искусство» перед классом в тридцать человека, но лишь одна Паула Хоуп поняла, о чем говорила учительница.
На столик перед собой мисс Картрайт поставила две вазы.
– Скажите, что вы видите на этом столе?
Все молчали. Это был последний урок перед вожделенным ударом колокола, означающим конец школьного дня. Ребята думали о еде, о запретных забавах где-нибудь в укромном уголке, и вопрос, заданный мисс Картрайт, никак не мог направить их мышление в нужное русло. |