— Черт! — пробормотала Хейверс.

— Такой юный, — произнес Линли. — Он выглядит младше, чем последняя жертва. Господи, Барбара! Почему, бога ради…

Он не закончил, оборвал на полуслове вопрос, на который не было ответа.

Тем не менее Барбара, проработавшая с ним уже несколько лет, поняла его.

— Нет никаких гарантий. Неважно, чем ты занимаешься. Или какие принимаешь решения. Или что сделал. Или с кем.

— Вы правы, — признал Линли. — Гарантий нет. Но все равно он был чьим-то сыном. Все они — чьи-то дети. Нельзя забывать об этом.

— Думаете, это один из наших?

Линли присмотрелся к мальчику, и на первый взгляд он был склонен согласиться с Хогартом. Хотя юноша был обнажен, как и Киммо Торн, его тело бросили здесь без ритуалов и церемоний, а не уложили, как предыдущих жертв. Гениталии не прикрывал кусок кружевной ткани, на лбу не было кровавого символа, а ведь обе эти детали присутствовали на теле Торна. Живот, по-видимому, не был надрезан. Но самым главным отличием было, пожалуй, то, что сама поза тела подразумевала спешку и несоответствие плану, тогда как остальные убийства характеризовались именно тщательностью и продуманностью исполнения.

Когда группа экспертов, вооруженная инструментами и пакетами для сбора улик, передвинулась дальше, на прилегающую к автомобилю территорию, Линли получил возможность подойти к телу поближе. И увидеть более полную картину события.

— Подойдите-ка сюда, Барбара, — сказал он, аккуратно приподнимая руку мальчика.

Плоть ладони была обожжена, а на запястье остались глубокие следы от веревок.

В любом серийном убийстве многое остается известным только убийце, потому что полицейские скрывают полученную информацию — с двойной целью. Во-первых, так они пытаются защитить семью жертвы от излишних душераздирающих подробностей, а во-вторых, оставляют возможность отсеять ложные признания со стороны людей, испытывающих недостаток внимания (в полицейской практике такие люди нередко дают о себе знать). Вот и в данном случае полиция не раскрыла прессе и широкой публике всех деталей, среди которых были и обожженные ладони, и связывание конечностей. Хейверс приподняла бровь:

— А ведь это весьма точный указатель, сомнений не остается.

— Согласен. — Линли выпрямился и оглянулся на Хогарта. — Это один из наших, — произнес он. — Где патологоанатом?

— Приезжал и уже уехал, — доложил Хогарт. — То же самое с фотографом. Мы только вас дожидались, чтобы убрать тело.

Вызов в словах инспектора был очевиден. Линли предпочел проигнорировать его. Он спросил, определено ли время смерти, имеются ли свидетели, сделана ли копия с показаний таксиста.

— Патологоанатом считает, что смерть наступила между десятью и двенадцатью часами вечера, — сказал Хогарт. — Свидетелей пока не выявлено, но это неудивительно. В таком месте после наступления темноты нормальные люди не ходят.

— А что сказал таксист?

Хогарт сверился с мятым конвертом, который он извлек из кармана куртки. Похоже, конверт служил в качестве блокнота. Инспектор зачитал фамилию таксиста, его адрес и номер мобильного телефона. Пассажира с ним не было, добавил Хогарт, и Шанд-стрит была частью его обычного маршрута на работу.