– Стой там, где…

Гехирн спалила стоявшего перед ней и проползла через пепел. От ее колен в пыли оставались длинные кровавые полосы. Глаза ее лопнули и вытекли, обдав обжигающей болью потрескавшуюся и содранную кожу на щеках.

Спрятаться-от-солнца-спрятаться-от-солнца-спрятаться-от-солнца-спрятаться-от…

Встретившая Гехирн темнота была для нее будто объятия самого нежного в мире любовника. Она ничего не видела, но инстинкт вел ее в самое глубокое нутро здания, куда никогда не попадает свет солнца или луны. Едва теплилась в ней искорка разума. Ее глаза заживут и снова будут видеть. Ее кожа затянется, но если прямо сейчас не снять одежду, то ткань прирастет к телу, и ее придется отрывать вместе с застывшей кожей. Лучше потерпеть сейчас, чем потом выносить еще бóльшие мучения. Гехирн поднялась на ноги, оставляя на стене кровавые отпечатки ладоней. Около получаса она отскребала от тела промокшие одежды, и с ними сошло немало уже заживавшей кожи. Наконец ее тело, жирное, все в незарубцевавшихся ранах, осталось совсем голым, и она кожей ощутила струи прохладного воздуха. Ее глаза уже начали восстанавливаться, и она могла различать смутные очертания. Дождавшись, когда кожа достаточно зажила, Гехирн забралась на первую попавшуюся койку и свернулась калачиком, все еще ощущая боль.

Огонь, такой голодный и прекрасный. Она чувствовала, как его любовь окутывает и утешает ее.

Только что она всхлипывала, но, когда провалилась в забытье, на губах ее была довольная улыбка.

Гехирн очнулась и обнаружила, что пальцы у нее липкие от свернувшейся крови и что она нежно обнимает окоченевший труп молодого жреца с перерезанной глоткой. Она едва помнила, как добралась до храма Геборене в Унбраухбаре. Если повезло, то большая часть города огнем не уничтожена. Никогда еще раньше ей не удавалось зажигать пламя так легко. Ее бред набирал силу. Она спалила трех кригеров, каждый из которых, несомненно, сам был могущественным гайстескранкен – пусть ей так и не довелось узнать, какого рода иллюзии владели ими, – и сделала это во сне.

Способна ли она контролировать то, что делает во сне? Могло ли быть так, что она сожгла еще кого-нибудь, сама того не заметив? О боги… Она с содроганием подумала о том, что каждый раз, когда во сне ей являлось бушующее пламя, человеческие тела исчезали в его языках, как дрова. Скольких она убила, сама не зная об этом? Если ее кошмары вырвались на свободу, то никто уже не будет полностью в безопасности.

«Может, поэтому Кёниг послал со мной кригеров?» Им поручили убить ее, пока она спит? Ей тогда снилось…

Нет. Это был сон.

Мысли ее ходили по кругу.

– Я нужна Кёнигу, – повторила она. – Он так сказал.

И все же такое объяснение казалось разумным. Если она сжигала во сне жрецов, Кёниг должен был убить ее. Он сделал бы это, поскольку не оставалось другого выхода.

«Нет, я нужна ему».

Наконец Гехирн решила, что это не имеет значения. Пока есть хотя бы какая-то вероятность того, что она нужна Кёнигу, она не должна его подвести. Она сделает то, ради чего он ее сюда отправил. Если он прикажет прикончить ее, когда она вернется, то, по крайней мере, она умрет с пониманием того, что была кому-то нужна и что не подвела его.

«Кёниг, я не обману возложенных ожиданий. Чего бы мне это ни стоило».

Оттолкнув от себя труп, Гехирн поднялась с кровати и понюхала воздух. Она проспала целые сутки, и уже снова всходило солнце, окутанное густыми облаками. Она ощущала его запах. Крадучись, пошла она по темным коридорам храма в поисках какой-нибудь одежды и набрела на прачечную, где по всему полу были раскиданы мантии и рясы.