— Да?

— Помните пьесу?

— Конечно. Я должна была играть главную роль. Это было бы для меня настоящим прорывом на старте. — Она улыбнулась почти вызывающе. — Но разве объяснишь это кому-нибудь, если тебе уже перевалило за тридцать?

— И что?..

Радость на старческом лице отчасти угасла, будто невидимая рука приглушила ее, повернув реостат.

— Спектакль не вышел. Том не дописал пьесу, инвесторы взбесились. Грозились отсудить у него каждое вложенное пенни, да было уже слишком поздно, никто из нас ничего не смог сделать.

— О чем пьеса?

Тетя Полина подула на чай, поднесла к губам чашку, хлебнула, поморщилась.

— Об одном доме.

— Почему он ее не закончил?

— Зашел в творческий тупик. — Она сложила руки, прищурилась на Скотта, пока тот едва не почувствовал, как расплывается и фокусируется в ее глазах. — Заявил, что в Нью-Йорке не может писать, слишком многое отвлекает. Поэтому вернулся в лес, в Круглый дом у пруда. Знаешь, там полное уединение, тишина и покой. Работал какое-то время, но чем ближе двигался к полному пониманию былых событий в том доме, тем тяжелее ему становилось. Когда пришла пора рассказывать о ней, все стало меняться… он больше уже не оправился.

— Что значит «все стало меняться»? О ком пришла пора рассказывать?

Наверху хлопнула дверь. Оглянувшись, Скотт увидел Даун Уиллер, которая пролетела мимо него к парадной двери, обливаясь слезами. Через минуту проследовал Ред, не спеша, тихонько про себя напевая, распространяя свежий запах одеколона. Задержался в прихожей перед богатым набором верхней одежды, выбрал великолепное пальто из верблюжьей шерсти, влез в него внушительным телом.

— Вернусь поздно, тетушка, — сказал он. — На случай, если кто-нибудь спросит.

Легонько звякнули ключи, дверь щелчком захлопнулась. Тетя Полина стиснула чашку, слегка закачалась в кресле в молчаливом, но ощутимом восторге. Вновь перенеся внимание на нее, Скотт испытал непонятное чувство, что она не только полностью поняла ситуацию, но и терпеливо ждала подобного исхода во время беседы.

— Так что с пьесой? — напомнил он.

Тетя Полина наклонила голову, сочувственно причмокнула.

— Автор плохо кончил.

— Умер?

— После того, как окончательно сошел с ума.

— Поэтому не дописал?

— Нет. — Она подняла палец, корявый, словно корень дерева, поправляя собеседника столь же тщательно, как учитель латыни поправляет легкую, но критически важную ошибку в спряжении глагола. — Пьеса его с ума свела, поскольку в ней описывалась ваша семья.

— Что? — переспросил Скотт.

— Пьеса была основана на неоконченной истории, записанной его отцом. То, что узнал Томми, довело его до предела. Он начал что-то видеть в пруду за домом… утопленные трупы несчастных на дне, прикованные цепями, чтоб не всплыли. В конце концов уже не мог отделаться.

От чего? От пруда, от трупов, от недописанной пьесы?

— Но ведь он видел нечто нереальное, правда? — спросил Скотт.

— При его происхождении реально то, что видишь.

— При чем тут происхождение?

— Ну… — Тетя Полина всплеснула крошечными руками и улыбнулась, будто этот жест все объяснял. — В конце концов, он был Маст.

— Я тоже Маст, — сказал Скотт.

— Разумеется, дорогой, — улыбнулась она.

Глава 34

Скотт ехал через город на север. Старое шоссе было расчищено и пустовало, но в двадцати ярдах за поворотом на проселочную дорогу, где отец нашел смерть, машина, проезжая мимо железных ворот, потеряла управление, он не справился и увяз в снегу, навалившем на фут.