Когда холодный страх постепенно начинал возвращаться, она тоскливо думала о том, что будет делать, если Трейс больше никогда не переступит порог этой комнаты. Ее жизнь не оборвется. Джиллиан знала, что с потерей самых любимых и дорогих людей жизнь не закачивается, но она уже никогда не будет прежней. Она понимала, что нельзя готовить себя к тому, что она потеряет Трейса. Он открыл ее душу, в которой расцвела любовь, и это прекрасное чувство позволило ей проникнуть в его сердце. Она не потеряет его, пообещала себе Джиллиан.

И снова принялась смотреть на часы.

Джиллиан заказала еду в номер, только чтобы хоть как-то занять себя. Поразмыслив, она поняла, что кусок просто не полезет ей в горло. Джиллиан уже собиралась отменить заказ, как в дверь постучали.

Наученная горьким опытом, она помнила о мерах предосторожности. Даже помня о том, что ее охраняют, Джиллиан заглянула в замочную скважину и обнаружила в коридоре официанта. Успокоившись, она открыла дверь и безразлично взглянула на поднос.

— Поставьте это там, — сказала она и, сомневаясь, что служащий говорит по-английски, махнула рукой в сторону столика. Но чек всегда оставался чеком, на каком языке вы бы ни говорили. Джиллиан наклонилась, чтобы выписать чек.

Она почувствовала резкий укол в руку и дернулась назад. Снотворное подействовало моментально, и она зашаталась, пытаясь схватить столовый нож. Мир вокруг сделался серым, а затем растворился в кромешной темноте, и Джиллиан не успела даже подумать о Трейсе.

Глава 11

Генерал Хусад обожал красивые вещи. Ему доставляло удовольствие любоваться ими, касаться их, носить их. И все же аскетизм и строгость его нового жилища нравились ему. Военное поселение требует определенной обстановки. Жизнь солдата всегда сопряжена с трудностями и лишениями, а иначе — конец дисциплине. Он не забывал об этом, даже когда облачался в шелка и восхищался изумрудами своей жены.

Это был невысокий, худощавый человек в самом расцвете сил, с гипнотическим голосом и удивительными сияющими глазами, которые одни принимали за признак гениальности, другие — безумия. Чин генерала был присвоен им самостоятельно, и, хотя он, несомненно, принимал участие в некоторых военных действиях, большинство медалей, красовавшихся на его груди, этот человек пожаловал себе сам. К своим подчиненным он относился то как снисходительный отец, то как бессердечный диктатор. Его не любили, но боялись и потому беспрекословно подчинялись его приказам.

На встречу с Кабо генерал облачился в золотой халат, расстегнутый на груди, чтобы продемонстрировать увешанную медалями форму и два пистолета, пристегнутые по бокам. У него было поразительное, врезающееся в память лицо с хищными ястребиными чертами, с посеребренными сединой волосами, зачесанными назад. Он отличался невероятной фотогеничностью и говорил как настоящий проповедник. Его разум постепенно ускользал в темную глубину, полную горячей ярости и жестокости, и даже лекарства порой не помогали затормозить этот страшный процесс.

В отличие от Кендесы убранство его кабинета не отличалось изысканным вкусом. В центре комнаты находился огромный письменный стол из отполированного дуба. Вокруг него расположились диваны и кресла, утопающие в мягких подушках. Здесь были также книжные полки и шкафы со стеклянными дверцами. Трейс с невозмутимым интересом разглядывал их.

Здесь нет окон, подумал он, и только одна дверь. Наверняка это не так.

На стене висели две скрещенные шпаги, а под ними расположился огромных размеров аквариум с яркими тропическими рыбками, снующими в чистой голубой воде.

— Месье Кабо. — Хусад протянул ему руку с теплотой и искренностью продавца машины, которая принесла ему месячную прибыль. — Добро пожаловать.

— Генерал. — Трейс пожал протянутую руку и внимательно взглянул в лицо человеку, которого поклялся убить.