Матвей вспомнил, что и Дыма выбирал мэра, и вздохнул еще глубже. У барыни спицы забегали быстрее, – было видно, что она начинает чего-то сердиться…

– Ну, что же ты мне скажешь, моя милая? – спросила она как-то едко, обращаясь к Анне. – Ты пришла наниматься или, может быть, тоже поищешь себе какого-нибудь Тамани-голла?..

– Она – девушка честная, – вступился Матвей.

– А! Видела я за двадцать лет много честных девушек, которые через год, а то и меньше пропадали в этой проклятой стране… Сначала человек как человек: тихая, скромная, послушная, боится бога, работает и уважает старших. А потом… Смотришь, – начала задирать нос, потом обвешается лентами и тряпками, как ворона в павлиньих перьях, потом прибавляй ей жалованье, потом ей нужен отдых два раза в неделю… А потом уже барыня служи ей, а она хочет сидеть сложа руки…

– Господи упаси! Где же это видано!.. – сказал с ужасом Матвей.

Молодой Джон сидел на стуле, вытянув ноги и заложив руки в карманы, с видом человека, скучающего от этих разговоров.

– Ну, чорт еще не так страшен, как его малюют, – сказал он…

Барыня замолкла, даже перестала вязать и устремила внимательный взгляд на Джона, который поднял беспечно голову к потолку, как будто разглядывая там что-то интересное. Несколько секунд стояло молчание, барыня и Матвей укоризненно смотрели на молодого еврея. Анна покраснела.

– А все отчего? – начала опять барыня спокойно. – Все оттого, что в этой стране нет никакого порядка. Здесь жид Берко – уже не Берко, а мистер Борк, а его сын Иоська превратился в ясновельможного Джона…

– Чистая правда, – сказал Матвей с убеждением. – Слышишь, Анна?

Девушка с некоторым удивлением посмотрела на Матвея и покраснела еще больше. Ей казалось, что хотя, конечно, Джон еврей и сидит немного дерзко, но что говорить так в глаза не следует…

– Да, все здесь перемешалось, как на Лысой горе, – продолжала барыня, – правду говорит один мой знакомый; этот новый свет как будто сорвался с петель и летит в преисподнюю…

– И это святая правда, – подтвердил Матвей.

– Я вижу, что ты человек разумный, – сказала барыня снисходительно, – и понимаешь это… То ли, сам скажи, у нас?.. Старый наш свет стоит себе спокойно…, люди знают свое место… жид так жид, мужик так мужик, а барин так барин. Всякий смиренно понимает, кому что назначено от господа… Люди живут и славят бога…

– Ну, эту историю надо когда-нибудь кончить, – сказал Джон, поднимаясь.

– Ах, извините, мистер Джон, – усмехнулась барыня. – Ну, что ж, моя милая, надо и в самом деле кончать. Я возьму тебя, если сойдемся в цене… Только вперед предупреждаю, чтобы ты знала: я люблю все делать по-своему, как у нас, а не по-здешнему.

– Это и всего лучше, – вставил Матвей.

– Я за тебя отвечаю перед людьми и перед богом. По воскресеньям мы станем вместе ходить в храм божий, а на эти митинги и балы – ни ногой.

– Слушай барыню, Анна, – сказал Матвей. – Барыня тебя худому не научит… И уж она не обидит сироту.

– Пятнадцать долларов в месяц считается здесь совсем низкой платой, – сказал Джон, глядя на часы, – пятнадцать долларов, отдельная комната и свободный день в неделю.