— Какой вы галантный кавалер… И как прекрасно говорите по-немецки… Что же, я сочту ваш подарок за комплимент!

— Конечно!

Британец протянул ей свой «Ронсон», и связная без колебаний, нисколько не смущаясь спрятала зажигалку в своей сумочке.

— К сожалению, курить здесь можно только в дамской комнате, поэтому я вас оставлю ненадолго.

— К вашим услугам, фройлян…

Дама появилась возле столика через десять минут и не спрашивая разрешения присела напротив. Затем вернула ему зажигалку и поправила локон волос возле левого глаза, давая понять, что шифровка изъята, а взамен вложен ответ… Потом был ужин. Дженкинс проводил связную до такси и сам поехал в гостиницу при американском посольстве. Он не знал, кто дал команду янки оказывать ему всю возможную и невозможную помощь, но этот кто-то был очень влиятельным лицом, и все сотрудники посольства буквально лебезили перед скромным британским майором…

Лейтенант Петров, комбат один 20-ого танкового полка сидел в землянке возле жарко растопленной печки и молча смотрел на огонь. Повышение в должности его не радовало, поскольку он занял место сгоревшего накануне капитана Гоцеридзе. Шумного весёлого грузина… Тяжело говорить — был. Особенно, когда речь идёт о смерти друга. Вахтанг, или Ваха, как его называли между своими, был горячим парнем, как и все кавказцы. И эта горячность его сгубила. Получив приказ поддержать пехоту в атаке на дот-миллионник, он пошёл первым, и когда его машина получила тяжёлый снаряд, не стал эвакуироваться из горящего танка, а вытащив раненого механика-водителя и убитого заряжающего сам сел за рычаги «Т-26» и повёл машину дальше. Прямо через минное поле, как выяснилось… Заложенный финнами фугас оказался такой силы, что танк просто испарился. Даже малейших останков командира не удалось найти. И вот теперь ему нужно было сообщить семье погибшего, что Вахи больше нет… Впрочем, это не единственное письмо. Ещё восемнадцать таких же похоронок ждали своей очереди. От роты осталось всего две машины. Одна, Гоцеридзе, налетела на мину. Четверых расстреляли артиллеристы дота. Да два танка сожгли финские пехотинцы, забросав уже прорвавшиеся к окопам машины бутылками с зажигательной смесью… Ещё на той неделе Владимира назначили командиром роты, а сегодня он уже командир батальона… Петров невесело улыбнулся, вспомнив, как он обрадовался началу войны. Полный, самый настоящий идиот! Насмотрелся агиток, начитался Шпанова. Думал, что сейчас финские рабочие и крестьяне встретят Красную Армию с распростёртыми объятиями, откажутся воевать против своих братьев! Что война будет одним названием, такой же поход, как в Польшу, а после взятия Хельсинки он получит орден и сможет жениться на своей Верочке… Чёрт! Каким же дураком он был! Каким! Ему до самой смерти не забыть крики горящего заживо экипажа, у которого от невыносимого жара заклинило люки. А все попытки других красноармейцев потушить пламя вражеские снайперы пресекали в зародыше, расстреливая всех, кто поднимал голову… Не сможет он и забыть, как взорвалась цистерна с бензином, проезжающая мимо санитарной колонны, которую расстрелял лётчик на «Бристоле» с английской розеткой на хвосте… И до конца своих дней перед его глазами будут стоять те красноармейцы, которые попали в плен к финнам… Их разорванные пополам тела болтались на окровавленных верёвках, привязанных к могучим соснам, стоящим вдоль узкой дороги, ведущей на Запад. Попавший в засаду передовой отряд пехотинцев…

Пляшущие языки огня за приоткрытой дверкой завораживали, погружали в небытие, давая возможность хоть на секунду отрешиться от всего…

— Товарищ лейтенант, вас «Первый» вызывает!

— Понял.