— Хм… — Дэвенпорт надолго задумался, затем поднял голову. — Тот парень, которого застрелили… Ты называешь его Уолтом, как будто он не обычная жертва. Я должен что-то знать?

Лили смотрела на его лицо, но избегала встречаться взглядом. Неожиданно ее собственные глаза стали какими-то пустыми, лишенными выражения, как будто перед ее мысленным взором появилось чье-то другое лицо.

— Уолт был моим самым старым другом, — проговорила она.

А потом рассказала Лукасу свой сон.

Сон впервые приснился ей в ту ночь, когда убили Петти; он начался не с картинки, а с запаха озона, как будто где-то горели электрические провода. Затем Лили увидела себя, окутанную постепенно рассеивающейся дымкой. Она сидела на простой мраморной скамье, какие часто ставят на кладбищах, а на коленях у нее лежало окровавленное, простреленное тело Петти. Очень похоже на пьету.[4] Она вообще ничего не делала, просто сидела и смотрела на его лицо. Во сне лицо находилось на переднем плане, как будто камера медленно приближалась и в последний момент выхватила не божественное умиротворение, а лицо, изрешеченное высокоскоростными пулями, и желтые зубы, скользкие от крови.

Нелепая картина, но она возвращалась ночь за ночью.

Причем ничего такого не происходило в тот вечер, когда застрелили Петти.

Ей позвонила ничего не понимающая, растерянная мать Петти, которой был семьдесят один год. Она сказала, что убили ее единственного ребенка, и в ее голосе прозвучала древняя боль. Уолт мертв. Мертв… Лили мысленно представила себе, как пожилая женщина стоит, склонившись над черным телефоном: ее тело дрожит, в морщинистой руке зажат платок, у нее за спиной на телевизоре лежат салфеточки, на стене изображение Христа. Лили даже уловила запах капусты и ржаного хлеба.

Пожилая женщина сказала, что Лили должна поехать в Беллвью, чтобы опознать Уолта. «Рядом с вами есть полицейский?» — спросила Лили. «Да, есть. И отец Гомес. А еще едет мэр».

Лили поговорила с копом, попросила его позаботиться о Глории Петти, жене полицейского и матери полицейского. Последней, кто остался в живых в их семье. Затем, дрожа от страха и горя, поехала в Беллвью.

Там тоже не было никакой пьеты.

Всего лишь тело на залитой кровью каталке, восковое, мертвое, недавно привезенное с места убийства. Труп был завернут в несколько слоев пластика, словно кусок говядины, приготовленный для транспортировки. Профессиональным взглядом Лили заметила, что одна из нуль разорвала щеку, выставив на всеобщее обозрение зубы, — так будет выглядеть голый череп Петти. А еще она подумала о его наивной, счастливой улыбке. Улыбке, которая появлялась всякий раз, когда он видел Лили и радовался тому, что она рядом.

Она вспомнила день из их общего бруклинского детства. Им было лет по семь или по восемь. Поздняя осень, голубое небо, прохладный воздух, напоминание о приближающемся Дне всех святых. В их квартале росли тополя, листья которых постепенно становились красными. Лили болела и не ходила в школу, но мама разрешила ей вечером посидеть на крылечке.

Она увидела, как по улице мчится Уолт. Над головой он держал листок бумаги, трепещущий на ветру, а в глазах у него плескалась радость. Ее диктант, написанный накануне. Отличная оценка. Для Лили обычное дело, но Уолтер так искренне радовался за нее… Улыбка, светлые волосы, смазанные вазелином…

И вот чем все закончилось — окровавленными зубами.

— Это Уолтер Петти, — сказала она помощнику патологоанатома.