С Макгиливреем и петицией с нужным количеством подписей в кармане Энни чувствовала себя уверенно. Вообще-то подписей было девяносто семь — трое наотрез отказались поддержать «эту сумасшедшую», но это уже мелочи… В качестве своей резиденции Энни выбрала Данмагласс — там она была под надежной защитой Джона, Джиллиза и троих кузенов. Иногда, правда, один из кузенов, как правило, Эниас, ибо близнецы не любили разлучаться, ездил в Абердин для связи с Ферчаром. Разумеется, с надежной охраной — не менее двадцати вооруженных до зубов человек. В бескрайних полях вокруг замка Макгиврея вырос целый палаточный городок.

Рана Джона удивительно быстро зажила и, насколько могла судить Энни, не причинила ему вреда. Во всяком случае, во время учебных поединков со своими людьми, которые Джон устраивал по утрам, мечом он махал по-прежнему лихо. Днем же он объезжал окрестные села, агитируя жителей присоединяться к ним, а по вечерам собственноручно проверял вооружение. Арсеналом служило одно из помещений замка, до отказа заполненное ружьями, мечами, ящиками с порохом, где день и ночь дежурили люди, одни из которых проверяли ружейные замки на предмет исправности, другие же без устали набивали порохом бумажные патроны.

Большинство людей приходило к Макгиливрею вооруженными — мушкетами, мечами, пиками либо топориками. Но были и такие, единственным оружием которых оставалось горячее желание послужить родине, и, чтобы сохранить их боеспособность, Энни пришлось забрать все запасы оружия из дома мужа. Макгиливрей использовал с умом каждый грош, чтобы приобрести боеприпасы, а когда даже знакомые контрабандисты были бессильны ему помочь, умудрялся, прихватив с собой около дюжины надежных людей, похищать бочонки с порохом у англичан.

Энни казалось, что Джон никогда не устает, никогда не спит. Как будто, чем больше наваливалось на него обязанностей, тем больше это ему придавало сил. Глядя на Джона, Энни все больше убеждалась в правоте старого изречения: больше всего устаешь не от дел, а от ничегонеделания.

Тем не менее сама Энни чувствовала себя совершенно измотанной. Данмагласс к тому же в отличие от Драммур-Хауса, был совершенно неприспособлен для проживания в нем женщины. С тех пор как необходимость заставила Энни переселиться сюда, она уже успела забыть, как ласкает кожу шелк платьев и когда она в последний раз делала прическу. Мебель была спартанской, вместо ванны — деревянная бочка… Энни захватила, правда, с собой из дома несколько платьев, но вскоре сама решила отказаться от них — в полупоходных условиях ходить в штанах гораздо удобнее, чем обтирать все вокруг длиннейшими и широченнейшими юбками. Она уже привыкла к окружению суровых мужчин, обращавшихся к ней не иначе, как «полковник Энни».

Поначалу ей такая жизнь пришлась по душе. Рискованные ночные поездки с Макгиливреем или кузенами напоминали Энни золотую пору бесшабашной юности. Но уже после пары недель таких поездок Энни начала чувствовать усталость и нервозность. Романтика превратилась в однообразную рутину. Раньше, когда Ангусу случалось, возвратившись из какой-нибудь поездки и «изголодавшись» по жене, ставить коня в конюшню и идти прямо к ней, не помывшись и не переодевшись с дороги, он так «набрасывался» на нее, что Энни не только не возражала, что он покрыт пылью и пахнет лошадьми и потом, но даже находила это возбуждающим. Теперь же постоянная грязь, пыль, запахи дыма, конюшни, немытых тел действовали Энни на нервы.

Поэтому, может быть, Энни начинала нравиться относительная чистоплотность Макгиливрея. До Ангуса, каждый день умащавшего тело благовониями, Джону было, может быть, и далеко, но, во всяком случае, пропотев как следует после своих утренних тренировок, Джон никогда не забывал облиться водой. Однажды, случайно увидев его из окна за этим занятием, Энни, забыв о приличиях, долго любовалась его стройным, мускулистым телом, мокрыми белокурыми прядями волос, разгоряченным лицом…

Память снова и снова возвращала Энни к тому моменту, когда Джон поцеловал ее.