«О чем ты задумалась?»

«О тюленях».

«Ну что ты, обиделась? У меня с утра с фантазией плохо, в голову только тюлени пришли, еще были слоны, но мне показалось слишком». — «Тогда бы твой хобот точно остался без водопоя». «Ты все еще сердишься?» — повернулся я к ней, обнял сзади. «Вроде четверг только, а я уже вся в субботе». «Сейчас я тебе устрою субботу». Начал гладить рукой меж ее интимных строк, что я там читал? «Весна!» И это уже был не крик, а бунт на каравелле, которая желала причалить к острову, а, может быть, даже разбиться о его берега, застигнутая внезапным штормом страстей.

— Идешь ловить бабочек?

— Думаешь, они уже есть?

— Да, у меня их полно.

— Я чувствую, — вникала моя рука все глубже в текст. — Откуда они?

— С Марса. — Шила сама не знала, почему назвала его имя.

— Земляки. Я ведь тоже оттуда.

— Те, что с Марса, любят закаты и заливы, — отгоняла от себя чужой образ Шила.

— В смысле? — вдохнул я волосы Шилы, не сильно придавая значения своим словам. От нее пахло любовью за сто километров, а может быть, даже за тысячу. Раньше я летел на этот запах, как кот на валерьянку, по пути совершая подвиги и преступления. Много ли надо мужчине для счастья, чтобы ждали. Теперь этот аромат все время был под боком. В земной жизни были определенные плюсы.

— Закатывать и заливать.

— А те, что с Луны — рассветы?

— Нет, сыр, я люблю сыр и вино, тебя и подарки, — беспощадно мешала правду с ложью Шила.

— Что тебе подарить?

— Море можешь?

— Безумная.

— Значит, не можешь?

— Не могу, оно мне дорого, как память об отдыхе.

— Жаль. Летом, с кем бы тебе ни спалось, просыпаешься с чувством легкого недомогания до тех пор, пока не съездишь на море.

— А с кем тебе не спалось?

— Догадайся.

— Ладно. Финляндию могу предложить.

— Там море холодное.

— Нагреем.

— Она зашла в море и нагрела его, — иронизировала Шила.

— Да, именно, своим безумием, — будто неожиданно дали горячее отопление, ощущал я жар ее тела, на которое стал давить мой атмосферный столб.

— Что ты хочешь, разгар весны. Все съезжают с катушек.

— И что, все женщины так безумны в этот период?

— Каждой крыше свой навигатор. Ты считаешь меня сумасшедшей?

— Иногда.

— А в остальное время?

Я делаю вид, что не умею считать. Я видел свои пальцы группой путешественников на краю огнедышащего кратера. Кратер дышал любовью. Казалось, вся ее искренность находилась именно там, и с каждым моим шагом из нее вырывался новый крик. Будто она спрашивала все время себя: «А как ты?» — и тут же отвечала себе на выдохе шепотом: «Кайф». Женщина может быть искренней только в двух случаях: либо когда злится, либо когда кончает. В любом случае ей приходится для этого выходить из себя, то обыденно за хлебом, то торжественно замуж.

* * *

На улице запищала чья-то сигнализация, безумие охватило весь квартал, звук был отвратительный. Все побросали тех, с кем спали, и выглянули в окно, они не боялись за свои застрахованные авто, просто хотелось набить морду тому мудаку, чья машина так яростно звала к себе.