|
Корабль вымучил у нее его имя этак с неделю назад, и с тех пор Альтия готова была удавиться. Офелия либо изводила ее расспросами, отчего да почему она не прыгала в объятия Грэйга, либо скипидарила выпытыванием интимных подробностей ее мимолетной близости с Брэшеном. Альтия же и вовсе вспоминать не хотела про этого человека… Ибо испытывала на сей счет уже вовсе запутанные и противоречивые чувства. Чем окончательней она решала: «Все! С ним покончено!» – тем настойчивей он вторгался в ее мысли. Она успела изобрести тьму-тьмущую остроумных замечаний, которые ей следовало бы отпустить при их последнем свидании. Как он нагрубил ей за то, что не явилась на то дурацкое свидание, дурацкое от начала и до конца! Брэшен слишком много возомнил, хотя по-настоящему у него не было на то никаких оснований. По всей справедливости, он одной-то ее мысли не стоил, не говоря уже о размышлениях – каждодневных и ежечасных. Если она фыркала, вспоминая его наяву, – он снился ей ночью. И в этих сновидениях его ласковая сила казалась безопасным прибежищем, достичь которого было бы величайшей удачей. «Только во сне!» – напоминала себе Альтия. И стискивала зубы. Наяву-то она отлично знала: никакое он не прибежище, скорее водоворот глупых эмоций… в котором недолго и вовсе потонуть, растеряв все, к чему стремилась.
…Похоже, девушка слишком долго молчала. Офелия не спускала с нее глаз. «Все-то я про тебя знаю!» – было написано у нее на лице. Наконец Альтия поднялась и чуть улыбнулась. – Пойду Грэйга навещу, прежде чем спать укладываться, – сказала она. – Надо расспросить его кое о чем. – Вот как, – промурлыкала Офелия, явно обрадованная. – Расспрашивай, золотко, только, ради всего святого, не торопись. Мужчины из рода Тенира всегда долго думают, прежде чем приступать к делу, но коли уж приступают… – И она с самым мечтательным видом закатила глаза. Потом предупредила: – Может кончиться тем, что ты потом и не упомнишь, как Трелла этого звать! – Честно тебе сказать, – ответила Альтия, – я это имя и так уже изо всех сил забываю… И с некоторым облегчением покинула носовое изваяние. Иногда это было сущее наслаждение – сидеть вот так, вечером, и разговаривать с кораблем о том и о сем. Носовая фигура, изваянная из диводрева, хранила личностные черты множества моряков из семейства Тенира, но первыми были женщины, и, видимо, они оставили самый глубокий и значительный след. Оттого Офелия смотрела на жизнь сквозь призму женственности. Да не той хрупкой беспомощности, которая была нынче в такой моде у женщин Удачного, – отнюдь, отнюдь! В ней говорила вся мощь независимости и решимости, что отличала прародительниц старинных торговых фамилий. Оттого она порою давала Альтии советы самого парадоксального свойства, но часто оказывалось и так, что высказываемые ею взгляды полностью совпадали с теми убеждениями, которые Альтия потихоньку носила в себе долгие годы. Так получилось, что у Альтии было очень мало подруг одного с нею пола; и только теперь, слушая рассказы Офелии, она убеждалась: терзавшие ее сомнения не были присущи ей одной, как порою казалось. А уж манера Офелии без обиняков вдаваться в рассуждения о самом интимном и ужасала Альтию, и приводила в восторг. И, кажется, корабль полностью поддерживал стремление Альтии к независимости. Офелия полагала, что новая подруга имеет полное право следовать велениям своего сердца, но и вменяла ей в ответственность все, что может проистечь от подобных решений. Как славно, что они подружились! Альтия немного замешкалась перед дверью каюты Грэйга. |
