– Это не так-то и просто…

– Согласен. Но это и в ваших интересах.

– В моих? Отчего же?

– Если я найду и покараю тех, кто убил Николая Александровича, возможно их коллеги не станут трогать вас и вашу семью. Испугаются. Вдруг я и за вас стану мстить. Родственник как-никак. Месть ведь не приносит удовлетворения. Нет. Она уберегает от новых бед, заставляя задуматься перед тем, как совершить очередную глупость.

– Вы говорите страшные вещи. Но я подумаю над вашими словами.

– А пока думаете – напишите супруге, чтобы постаралась подключить к этому вопросу всех, кто ей еще верен. Уверен, что при пособничестве кое-каких наших высокопоставленных лиц ваш Генштаб уже обновил сеть агентов в России. И мне не интересно – кто они. Плевать. Главное – найти заказчиков. Всех до единого. Чтобы никто не ушел от возмездия. Это для нас общее дело, так как убийство Императора касается не только Романовых… но и Гогенцоллернов, над которыми также сгущаются тучи.

– Я не уверен, – покачал он головой.

– Зато уверен я. Помните – еще в 1915 году я вам говорил об этом?

– Я помню. Но вы не просите о помощи, – покачал головой Кайзер. – Вы пытаетесь заставить ее оказать. Я помню рассказы Виктора-Эммануэля. Вы обещали своими руками отрезать головы его детям. Мне тоже станете угрожать, если я откажусь?

– Я сказала – вы услышали, – с раздражением произнес Меншиков. – Думайте сами. В конце концов, выяснить, кому было выгодно убивать Николая Александровича я могу и сам. Заказчики и так очевидны, так как попытались воспользоваться плодами своего преступления без всякого стеснения и осторожности.

– Будете им мстить? Не боитесь убить невиновного?

– Грехом больше, грехом меньше, – пожал плечами Максим. – Мне все равно в христианский ад нет дороги.

– Отчего же?

– Уезжая из Рима я прихватил целую пачку индульгенций.

– Но их же запретили выдавать.

– Всем, кроме Папы. А он мне их собственноручно оформил.

– Неудачная шутка, – скривился Кайзер, словно от кислого яблока. – Не стоит глумиться над верой.

– Это – не шутка, – с нажимом произнес наш герой и молча вышел, оставив на столе Кайзера корзинку