Но это совсем не означало отмены главного условия: живым отсюда никто уйти не мог. Обессиленные, больные, как и раньше, уничтожались. Рабы завода жили в подземных пещерах, без света и воздуха. Спали на камнях. В одной из таких пещер жило три тысячи человек. Пока полторы тысячи работали у станков, остальные спали. Вернувшиеся из цехов ложились на камни, еще теплые после товарищей. Месяцами не мылись. На потные лица толстой коркой ложилась пыль, которую отмывали собственной мочой, Не было достаточно воды и для питья. Многие заключенные, доведенные жаждой до безумия, пили свою мочу и умирали от отравления.

В месяц два-три раза проводилась казнь так называемых саботажников. К двум виселицам, стоящим на поверхности, выгоняли часть заключенных и выстраивали из них очередь.

Эсэсовский оркестр исполнял веселые опереточные мелодии, под которые приговор приводился в исполнение. Такую казнь эсэсовцы называли «оперетка».

Но и в этом аду многие не сломились, не пали духом и вели борьбу с палачами, не страшась смерти.

Здесь ничего не придумано, это всего лишь пересказ официальных данных, зафиксированных американским судом в Дахау в 1947 году, когда на скамью подсудимых попало несколько далеко не главных организаторов этого ада.

7

Шла к концу вторая военная зима. На стройке подземного завода в самом разгаре была фаза «заселение», хотя еще не были закончены фазы «термит» и «броня». Работы по всем трем фазам проходили теперь одновременно. Гитлеровцы торопились.

Сергей Николаевич Баранников, работавший на монтаже станков, со злостью наблюдал эту немецкую организованность. Как и другие узники, он знал, что из лагеря выхода в жизнь нет. Иногда по ночам ему казалось, что он уже давно погиб, а живет и думает о нем, погибшем, какой-то совсем другой человек. И это тот, другой человек лежит сейчас в черной, душной пещере, набитой тяжело дышащими, стонущими во сне людьми. И это тому, другому человеку лежащий рядом с ним Степан Степанович хрипло говорит:

— Может, и хорошо, что пути нам отсюда нет. Вернись домой, расскажи, что пережил, ведь не поверят, подумают — рехнулся старик... А такое неверие будет хуже смерти...

Жил в лагере паренек из Франции. Звали его Рауль. Больше о нем никто ничего не знал. Был слух, будто работал он связным в отряде маки, но сам Рауль, когда у него спрашивали об этом, только смеялся. Веселый, неунывающий, он подружился с Демкой. Как они разговаривали без общего языка, непонятно. А ведь разговаривали же. Сойдутся и давай втолковывать что-то друг другу. Жестикулируют, смеются, и узники, смотря на них, улыбаются. Однажды Рауль сообщил Демке, что ему исполняется девятнадцать лет. Демка приготовил ему подарок — пачку сигарет, выпрошенную им у гестаповцев. Они сговорились справить день рождения Рауля в воскресенье, когда оба будут на поверхности подметать мусор возле земляного кургана. Рауль намекнул, что у него есть великолепное угощение...

В воскресенье утром Рауля повесили перед строем лагеря. Рауль точно не понимал, что с ним происходит, он улыбался конвоирам, что-то оживленно им говорил. Но, когда палач стал надевать ему на шею петлю, он закричал на весь плац тонким, страшным голосом. Голос его на лету оборвался — палач ногой выбил у него из-под ног скамейку.

Его повесили за то, что он для своего дня рождения стащил на комендантской кухне банку с остатками повидла.

Прав Степан Степанович: в самом деле, поверит ли кто, что могло быть такое на земле, среди людей?

Первое время подпольщики вели в подземелье только разъяснительную работу. Они рассказывали всем, что из лагеря никто живым не выйдет. Получив такое задание от товарища Алексея, Баранников удивился:

— Зачем? И без того тяжело.