Думает, что его никто не заметил... Он знает, что должна приехать полиция, и рассчитывает, что люльку сочтут пустой.
В некотором смысле его осторожность играет мне на руку, потому что я могу спокойно ждать подкрепления.
Оно прибывает в указанное время. Вокзал оцеплен в мгновение ока. В кабинет входит лейтенант.
– Жду ваших приказов, господин комиссар, – говорит он.
– Расставьте ваших людей под люлькой и держите того типа на прицеле... Используйте лучших стрелков... А я залезу на маркизу – если позволите так выразиться – и постараюсь достать его сверху. Только он один может включить лебедку. Я заставлю его сдаться и спуститься. Если он начнет в меня стрелять, открывайте по нему огонь, чтобы напугать. Огонь на поражение только в крайнем случае. Ясно?
– Так точно, господин комиссар.
– Теперь, – обращаюсь я к старшему контролеру, – мне нужно забраться наверх...
– Пройдите через товарную станцию. Там есть специальные лестницы.
– Спасибо за подсказку.
– Вы не боитесь головокружения? – спрашивает он.
– Головокружения? А что это такое?
Я карабкаюсь наискось, чтобы опираться на металлические поперечины. Есть одна вещь, о которой я не подумал: стекла почти матовые, а с другой стороны покрыты толстым слоем копоти, из-за которой ничего не видно. Мне чертовски трудно ориентироваться... Кажется, я нахожусь на огромной ледяной горке... Иногда я скольжу и съезжаю назад. К счастью, на моих ботинках резиновые подошвы.
Начинает смеркаться. Последние лучи солнца озаряют меня своим печальным светом.
Значит, так... Придется остановиться и оглядеться, чтобы рассчитать точку, где находится люлька, принимая во внимание площадь вокзала.
Наконец я добираюсь до места, где, по моим прикидкам, затаился снайпер.
К счастью, у меня остался нож Рюти.
Я его открываю и выскабливаю мастику, залепляющую просвет между двумя стеклами. В образовавшуюся узкую щель я могу наблюдать за тем, что происходит на вокзале. Вижу широкий круг полицейских. До люльки меньше трех метров. Я проползаю еще немного, потом рукояткой пистолета выбиваю квадратик стекла.
Прямо подо мной на досках лежит человек. У него короткоствольный карабин с глушителем и оптическим прицелом.
– Руки вверх! – кричу я ему. – Ты окружен... Когда стекло разбилось, он резко обернулся. Это черноволосый коротышка с выступающими скулами. Он молод, его глаза похожи на горящие угли.
Чувствую, что он не даст арестовать себя без сопротивления.
– Сдавайся, – говорю я ему. – Видишь, сколько людей внизу готовятся отдать тебе почести?
Он наклоняется, и увиденное его поражает. Но парень, видно, не из трусливых, и лучшее тому доказательство, что эту деликатную работу Анджелино поручил именно ему.
Он колеблется, поднимать лапы или нет, но я его подгоняю:
– Если не поднимешь руки немедленно, я пристрелю тебя как собаку!
Он их поднимает. О, пардон! Он поднимает их для того, чтобы вцепиться в мое запястье и повиснуть у меня на руке... Удар так силен, что я выпускаю свой пистолет.
Поскольку эта атака привела веревки люльки в движение, она начинает раскачиваться.
Мой пистолет и его карабин падают вниз... Оттуда доносится громкий рокот...
По меньшей мере три тысячи зрителей с замиранием сердца следят за нашей борьбой.
Номер не хуже, чем в цирке, и совсем бесплатный!
Тип меня не отпускает. Пока я ничего не боюсь, потому что крепко лежу на металлических поперечинах.
– Не валяй дурака, – ворчу я, – а то получишь... Он кривится от ненависти.
– Давай, – шипит он. |