— Только обменялся любезностями. Но большего я на первый раз и не ожидал. — Фитилек пламени вспыхнул в темноте, засветился кончик сигары, которой глубоко затянулся Доминик, и Женевьева Не без удовольствия ощутила аромат сигарного дыма, колечками поднимавшегося вверх. — Но почва взрыхлена: теперь Латур не сможет отказаться говорить со мной, когда я зайду к нему в офис. После того как я был принят в его доме в качестве гостя, это невозможно.

— А Элиза? — в голосе Николаса послышалось смущение. — Раз все пошло хорошо с ее отцом, есть ли необходимость…

— Какой вы неискушенный, Николас! — с легкой издевкой ответил Доминик. — Кузина, смею вас заверить, была бы страшно разочарована, если бы я не попытался… продолжить наше знакомство. Кстати, я жду ее здесь с минуты на минуту, так что не будете ли вы любезны удалиться?

— Вы обещали, что не обидите ее, — напомнил Николас почти с отчаянием в голосе. — Я бы ни за что не согласился, если бы…

— Не думаю, чтобы вы находились в положении, позволявшем вам поступить иначе, — холодно оборвал его тот, кто был старше и сильнее.

Женевьева почувствовала неприятное покалывание у корней волос. Она не поняла ничего из того, что говорилось внизу, но услышанного было достаточно, чтобы лишь укрепиться во мнении: Доминик Делакруа очень опасный человек.

— Но если ее увидят здесь, в саду, наедине с вами, разразится страшный скандал.

— Приглашение исходило от мадемуазель, уверяю вас, Николас. Я не настолько безрассуден, чтобы предложить ей это так скоро после знакомства.

Элиза самовлюбленная дурочка! Женевьева от досады прикусила губу, стараясь понять, в чем же суть их разговора, или, точнее, заговора.

— Дон Лоренцо… — жалко начал Николас.

— Слепой самодовольный дурак, — резко прервал его капер. — Ваша кузина, дорогой приятель, — плод, созревший для того, чтобы его сорвали, и чем скорее высокомерный кастилец завалит ее на постель, до или после брака, тем больше у него шансов получить ее все еще целомудренной.

Женевьева невольно кивнула, соглашаясь с этим трезвым замечанием. Она и сама давно так считала. Элиза пребывала в полном смятении от перспективы долгих лет замужества без страсти, о которой мечтала в глубине души, и мысль о том, что она может так и не познать счастья любви, приводила ее в отчаяние. Женевьева знала и понимала, как хочется сестре испытать романтическое увлечение, прежде чем она станет богатой, уважаемой, благородной матроной. Но если Элиза надеется на легкое приятное приключение с Домиником Делакруа, то сильно ошибается: в его огне можно спалить не только крылышки — Женевьева в этом не сомневалась.

Однако она пока не понимала, почему Доминик склонен поощрять девичью глупость и какую роль во всем этом играет Николас.

— Вы обещали, что ее репутация не пострадает, — повторил Николас, и теперь его голос звучал настойчиво.

— Это уж как леди сама пожелает, — рассмеялся Доминик, и Женевьева снова почувствовала, как шевелятся ее волосы: смех был отнюдь не добродушным. — Чтобы добиться своей цели, мне не нужно губить ее репутацию. Однако если она будет настаивать… — Капер снова рассмеялся, и кончик его сигары вспыхнул ярче. — А теперь поскорее уходите, мой дорогой Николас. Вы исполнили свой долг, и я освобождаю вас в дальнейшем от какой бы то ни было ответственности.

Долг? Небеса милосердные, что происходит? Женевьева увидела, как Николас медленно пошел в дом. Так-так, что бы там ни было, а это нужно немедленно остановить. Глупая Элиза порой бывает вредной, но ведь они сестры, и, если одна готова упасть, долг другой поддержать ее. Женевьева не была уверена, что попытка спасти сестру будет встречена той с благодарностью, а вот сомнений в том, что месье Делакруа, мягко выражаясь, не одобрит ее вмешательства, не было никаких.