Отыскал Фирдоуси и, встретившись, с трудом узнал его: он был уже старцем преклонных лет, согбенный, весь седой, с редкой бородой и дрожащими руками. Под глазами неисчислимые морщины. Только взгляд оставался всё тем же: лучистым и непреклонно твёрдым.

Он узнал меня и удивился, что я ничуть не изменился. Я пояснил, что по моим часам мы расстались с ним около двух суток назад. Он глубоко вздохнул. Нам принесли чай, и мы уселись на старом потёртом ковре, поджав ноги. Он спросил: хорошо ли знают его книгу потомки?

– Знают?! – едва не задохнулся я от волны эмоций. – Да она известна всему миру! Кто ещё из поэтов может сравниться с великим Фирдоуси? Разве что Гомер! Но его «Илиада», например, в восемь раз меньше «Шахнаме». Не в количестве дело, но кто может без душевного трепета читать о злодеяниях змеегривого Заххака, о подвигах могучего Рустама, о горькой доле его сына Сухроба, богатыре Исфандияре!..

Много я говорил, а он молча слушал и только покачивал головой в такт моим словам, полузакрыв глаза, а в них – я видел! – разгоралось пламя. Вот он тихо заметил:

– А Унсури и Фаррух, придворные поэты, утверждали, что бессмысленно описывать подвиги давно умерших воинов. Мол, в войске султана Махмуда имеется немало живых героев, нужно слагать дастаны им.

– Жаль, – развёл я руками. – Стихи этих поэтов я читал, они умные люди, но говорили такие глупости. Наверное, из зависти… А как книга, которую я принёс вам, помогла вам?

Он наклонил голову, потом поднялся и принёс «Шахнаме» с Рустамом на обложке, завёрнутую в красный платок. Страницы её стали жёлтыми, ломкими.

Мне казалось, что я её держал в руках два дня назад, а для них с поэтом пролетело почти тридцать лет!

Открыл, иссушенные страницы шуршат, и только тут я заметил, что некоторые листы не разрезаны. Я забыл вам сказать, что взял для Фирдоуси совершенно новую книгу. Мне стало ясно, что поэт не воспользовался подарком. Но почему, почему?!

Фирдоуси ответил:

– Иначе я поступить не мог, это была бы не моя книга, а стать обманщиком мне не хотелось. Да и чем бы я занимался оставшиеся годы? Все богатства и развлечения – прах перед радостью труда, созидания.

Слёзы невольно выступили на моих глазах, и я отвернулся, а чтобы сгладить неловкость, спросил:

– А где сейчас ваш сын Касим?

– Умер, – просто ответил Фирдоуси. В его голосе прозвучало страдание.

Он тихо добавил, больше для себя, чем для меня:

– Был мой черёд покинуть этот свет, но милый сын ушёл во цвете лет…

Какая бестактность с моей стороны! Я жестоко корил себя, но содеянного не исправишь…

В чахлом винограднике завозилась птаха, и я вспомнил о времени – нужно было возвращаться. Сказал об этом поэту.

Обнимая меня на прощание, Фирдоуси сердечно поблагодарил:

– Спасибо за книгу, она очень помогла мне. Когда приходилось трудно и отчаяние подступало к сердцу, то я брал её, вспоминал вас, и новые силы рождались во мне. Я знал, что мои труды не пропадут даром, отзовутся в благодарных сердцах потомков…

Уходил от него как в тумане. Мне было горько, что я так и не сумел ничего изменить: караван с дарами султана Махмуда Газневида войдёт в одни ворота города, а через другие на грубо сколоченных носилках вынесут бездыханное тело поэта, умершего в беспросветной нищете и практически полной безвестности…

Заповедник

Пит Хартли, главнокомандующий Галактического флота, невольно вздрогнул, хотя прекрасно знал, что именно так всегда и появляются корабли чллегов из подпространства.