Как ни странно, но в связи с Аттилой на ум приходит лишь Иисус из Назарета. У нас также нет его достоверных изображений, и он также умер странной позорной смертью, но стал родоначальником одной из величайших мировых религий. Конечно, их цели и жизненные пути были противоположны, но оба, по видимому, обладали необычайной харизмой, поскольку оставленное ею впечатление не изгладилось за прошедшие века. Эта харизма породила легенды и предопределила их посмертную славу, несопоставимую по масштабу с реальными событиями их коротких жизней.

Что касается Аттилы, его, как мне кажется, запомнили потому, что он представлял угрозу для всей Европы, и для того, чтобы его остановить, потребовались колоссальные усилия и неисчислимые жертвы. Проще говоря, если бы Аттила не потерпел поражение в битве на Каталаунской равнине (её также называют битвой при Шалон сюр Марн, или сражением при Мавриаке, или Битвой народов), то остатки римской цивилизации, сохранённые христианской церковью, были бы окончательно уничтожены. А это значит, что подъём и расцвет Западной Европы начались бы гораздо позже. Не исключено также, что её народы оказались бы втянутыми в силовое поле мусульманской или византийской цивилизаций, и история нашей планеты с её техническим прогрессом, культурными достижениями и завоеваниями стала бы совсем иной. Церковь считала истинным чудом, что Папе Льву удалось убедить Аттилу отступить из Италии в 452 году. Обычно легенду о варварах дополняют именно этим фактом, и чем более грозным представляется нам Аттила, тем чудеснее выглядит успех Папы. В цикле скандинавских и германских сказаний о Нибелунгах Аттила является прообразом Этцеля, что служит наглядным доказательством его «перехода» из истории в мифы и песни. В «Песни о Нибелунгах» за Этцеля – короля гуннов – выходит замуж мстительная вдова Зигфрида Кримхильда. Ради неё он начинает захватывать земли и убивать соперников, то есть играть роль, сходную с его ролью в жизни. История великого нашествия с Востока находит отклики в западноевропейской литературе разных веков. Её отзвуки слышны, например, во «Властелине колец» Толкиена. Да и в жизни многие завоеватели пытались следовать примеру Аттилы; в седьмом веке в Европе появились авары , в десятом веке – мадьяры, в тринадцатом – монголы. В семнадцатом веке ворота Вены осаждали турки, а в двадцатом Европу пытался завоевать Гитлер. Можно сказать, что сильный резонанс, порождённый фигурой Аттилы, легко объясним. Ведь это часть европейской истории.

В последнее время мнение о колоссальной роли Аттилы в истории подверглось переоценке. Если в XVIII веке Гиббон  в своём классическом исследовании «История падения Римской империи», а в XIX многие историки, и, в частности, Эдвард Кризи в своей книге «Пятнадцать решающих мировых битв», отстаивали значимость военных побед Аттилы, то теперь среди историков популярна иная точка зрения. Они опровергают утверждения своих предшественников, и на этих опровержениях во многом основана их репутация серьёзных учёных. Некоторые даже заявляют, что в отличие от Чингисхана Аттила потерпел поражение и как завоеватель, и как строитель империи. Для них битва на Каталаунской равнине не более чем эпизод в длинной саге, повествующей об упадке Рима, а гунны – народ, исчезнувший, словно дым. Они также умаляют роль Флавия Аэция, считая, что «последний римлянин» не выиграл эту битву, а лишь продлил агонию империи или, в лучшем случае, восстановил статус кво. Да и тот факт, что он позволил Аттиле уцелеть, либо вызывает у них недоумение, либо провоцирует суровую критику военной кампании 451 года.