О том, что над ними будет еще какой-то командир, и капитан, и лейтенант услышали впервые. Но оба понимали, что командиры в армии бывают всегда, и даже не поинтересовались, кто будет ими командовать. Все равно они скорее всего этого человека не знают…

Глава вторая

Как и было обговорено в плане предстоящей операции, сначала меня отправили одного. На языке разведки это называется «вывели». Но сути этот термин нисколько не меняет. Выходил на ту территорию я сам. Мне только помогали. Конечно, было слегка приятно, что обо мне позаботились, все просчитали и все узнали. Действовали по системе вывода агентуры, ранее, еще в советские времена, применяемой в военной разведке. Перед тем как вывести агента, высылалось несколько «маршрутников»[12], которые узнавали необходимое для моего безошибочного, не вызывающего подозрений продвижения. В частности, «маршрутники» должны были определить, где стоят посты и кто эти посты занимает – армейцы, «Правый сектор», национальная гвардия или добровольческие батальоны. В каких деревнях на моем пути люди еще живут, какие покинули. А если живут, то в каких домах. Вся эта информация была нанесена на карту, а карта была дана мне на двадцать минут, с тем чтобы я ее запомнил. Я справился с задачей за пять минут, поскольку память у меня была тренированная. Полковник Росомахин не поленился и провел проверку. Я не ошибся ни на одном из его десятка вопросов, все пересказал точно.

В любом случае заботу было чувствовать приятно, и при этом такая забота показывала мне, как разведчику достаточно опытному и умеющему анализировать ситуацию, насколько моим действиям придается большое значение. Это, конечно, повышало мою личную ответственность, но ответственность меня не пугала. К ответственности я привык, сам всегда добровольно взваливая на себя тогда, в прежние времена, будучи командиром взвода, ответственность лично за каждого своего солдата. Иначе было нельзя. Они для меня были как младшие братья, о которых старший обязан заботиться.

Начало моего маршрута было несложным. До Ростовской области меня доставили на вертолете, там посадили на машину с военными номерами и отвезли в погранотряд, где я выспался на год вперед, пока мне не сообщили, что на другой стороне границы, на территории ДНР, меня готовы принять, всем необходимым обеспечить и проводить в дальнейший путь. И даже готовы выделить в сопровождение диверсионно-разведывательную группу из трех хорошо подготовленных бойцов, лучших диверсантов батальона. Пограничники же предложили мне в попутчики симпатичную белую собачку, по породе – из чистокровных дворян. Собачка была начисто лишена агрессивности, но ее природный нюх, как говорили, не имеет в мире аналогов. Она за десяток метров чувствует, что проводник приближается к взрывчатке, и начинает лаять. Для саперов, думаю, такая собачка – просто находка. Но она же в состоянии выдать и меня, и диверсионно-разведывательную группу своим лаем. Во-первых, мне предстояло проходить через минные поля, во-вторых, я намеревался при необходимости в отдельных местах сам выставлять взрывные устройства. На мой вопрос, как собака отличает свои взрывные устройства от чужих, пограничники просто пожали плечами. У них, не участвующих непосредственно в боевых действиях, просто не возникало такой необходимости. И я, несмотря на свою любовь к собакам, отказался от подарка. С собакой я смог бы подружиться. В этом у меня сомнений не возникало. Еще не родилась, наверное, собака, с которой я не смог бы подружиться. За свою жизнь, с самого детского возраста, сколько себя помню, собаки у меня не было только тогда, когда я в военном училище учился. Но там я дружил с собаками, что подкармливались возле столовой. А так держал собак самых разных пород, от откровенных добряков до суровых сторожевых.