(Сэру Питеру почудилось, что зовут на помощь.)

Несколько мгновений лорд Магеридж сам не мог разобраться в стремительном потоке нахлынувших на него чувств. Он ощутил неодолимое желание убивать дворецких. И вдруг раздался выстрел. Оказалось, что он сидит на площадке рядом с неприлично взъерошенным лакеем, а по лестнице к ним мчится хозяин дома с револьвером в руках.

В решающие минуты голос лорда Магериджа гремел, как гром. Так было и сейчас. С минуту лорд-канцлер, учащенно дыша, глядел на сэра Питера, а затем, подкрепленный указующим перстом, загремел голос. Никогда еще не звучало в нем столько страсти.

— Что все это значит, сэр, как вас там!.. — гремел он. — Что это значит?!.

Как раз то же самое собирался спросить сэр Питер.

Всегда неприятно давать объяснения.

И что бы ни случилось, не стоит говорить человеку, у которого вы в гостях: «Сэр, как вас там».

Весь вечер в душе леди Лэкстон росло чувство, что прием идет как-то неладно. Совсем непохоже, что лорду-канцлеру здесь нравится. А как помочь делу — и не придумаешь. Умная женщина догадалась бы, но она так привыкла считать себя неумной, что даже не пробовала.

Неудача за неудачей.

Откуда ей было знать, что есть два сорта философии — и совсем разные! Она думала: философия есть философия, а их, оказывается две, если не больше. Одна — большая круглая, — рассуждает об Абсолюте, чванливая и довольно вспыльчивая; вторая — колючая — делит людей на «слабых» и «сильных», и вообще более привычная. А смешаешь эти две философии — так одна неприятность. Жаль, не издают пособий в помощь хозяйкам, где разъяснялись бы подобные вещи.

Потом, как ни странно, лорд-канцлер, такой ужасно большой и умный, не пожелал разговаривать с миссис Рэмпаунд Пилби, тоже ужасно большой и умной. Леди Лэкстон не раз пыталась свести их вместе, и когда наконец она прямо предложила ему подойти вместе с ней к великой писательнице, то в ответ услышала откровенное: «Упаси бог!» Ее мечта о большой и умной беседе, которую она потом с наслаждением вспоминала бы, развеялась, как дым. Она решила, что лорду-канцлеру почти немыслимо угодить. Эти гости никак ему не подходят. Почему ему не потолковать о партийных секретах с мистером Полскомом или поболтать о чем-нибудь с лордом Дубинли? Уж с этим-то можно говорить о чем придется. Или побеседовать с мистером Дуболоумом. Миссис Дуболоум дала ему превосходную тему для разговора; она спросила его, не очень ли хлопотно постоянно держать в голове Большую государственную печать. А он только буркнул что-то невнятное... И почему он все время так зло смотрит на капитана Дугласа?

Может быть, завтра все уладится...

Уж надеяться-то можно. Для этого не обязательно быть умной...

Так размышляла бедная хозяйка дома, когда вдруг услышала звон разбитого стекла, крики и пистолетный выстрел.

Она поднялась, приложила руку к сердцу, сказала: «Ах!» — и ухватилась, чтоб не упасть, за туалетный столик...

Некоторое время она прислушивалась, но снизу доносился лишь гул голосов, в котором явственно выделялся голос ее мужа, и она крадучись вышла на верхнюю площадку лестницы.

Здесь она увидела своего родича, Дугласа, который выглядел особенно белесым, хрупким и ненадежным в чересчур пышном шлафроке из вышитого японского шелка.

— Уверяю вас, милорд, — говорил он каким-то пронзительным и неестественным голосом. — Даю вам слово, слово солдата, что я решительно ничего об этом не знаю.

— А вам, часом, не примерещилось, милорд? — вставил сэр Питер со своей обычной бестактностью.

Она собралась с духом и, перегнувшись через перила, тихо, но отчетливо спросила:

— Что такое случилось, лорд Магеридж, объясните, прошу вас?

Все мы поглощены собой, но нет большего эгоизма, чем эгоизм юности.