Казалось, нос ежесекундно менялся: то он был совсем римский, то пуговкой, точно у мопса; глаза то выпучивались, то уходили глубоко в темные орбиты; почти не менялся лишь большой треугольник, который образовали подбородок и шея. Билби, пожалуй, вообразил бы, что этот бродяга и не человек вовсе, если бы его не окутывал запах какого-то варева. Пахло и луком, и репой, и перцем, у Билби потекли слюнки — один этот запах уже служил признаком добродетели. Варево кипело в старой жестянке, укрепленной на скрещенных палках над огнем, и бродяга то и дело подбрасывал в костер сухие ветки.
— Да не трону я тебя, на черта ты мне сдался, — повторил он. — Поди сюда, садись вот здесь на ветки и рассказывай все по порядку.
Билби покорно сел.
— Я заблудился, — сказал он и почувствовал, что слишком устал, чтобы сочинить сколько-нибудь правдоподобную историю.
Физиономия бродяги при ближайшем рассмотрении уже не так фантастически менялась в отблесках костра. У него был большой рот с отвислыми губами, толстый, бесформенный нос, густые и длинные светлые волосы, широкий, обросший многодневной щетиной подбородок и прыщи, уйма прыщей. Маленькие колючие глазки зорко поглядывали из глубоких глазниц. Он был худой, даже тощий. Он разговаривал с Билби и большими, длинными руками то и дело подбрасывал в огонь сучья. Раза два он наклонялся и нюхал свое варево, но его маленькие глазки все время пристально следили за Билби.
— Воротник потерял, что ли? — спросил он.
Билби пощупал шею.
— Я его снял.
— Пришел издалека?
— Вон оттуда, — сказал Билби.
— Откуда?
— Оттуда.
— Как называется то место?
— Не знаю.
— Так ты не там живешь?
— Нет.
— Значит, сбежал, — сказал бродяга.
— Может, и так, — ответил Билби.
— Может, и так! Почему «может»? Ясно, сбежал. Что толку врать? А когда ты сбежал?
— В понедельник.
Бродяга минуту подумал.
— Что, уже надоело?
— Не знаю, — честно признался Билби.
— Хочешь супу?
— Хочу.
— Сколько?
— Я бы съел побольше, — сказал Билби.
— Еще бы! Только я не про то. Я говорю: сколько дашь за суп? Сколько ты заплатишь за полжестянки вкусного-превкусного супа? У меня ведь не богадельня, понятно?
— Два пенса, — сказал Билби.
Бродяга покачал головой, взял видавшую виды оловянную ложку, которой он мешал свое варево, и с аппетитом его попробовал. Это был отличный суп, и даже с картошкой.
— Три пенса, — сказал Билби.
— А сколько у тебя всего? — осведомился бродяга.
Билби колебался, и это было заметно.
— Шесть пенсов, — наконец пролепетал он.
— Вот и суп стоит шесть пенсов, — заявил бродяга. — Раскошеливайся.
— А миска большая? — деловито спросил Билби.
Бродяга нащупал в темноте позади себя жестянку с зазубренными краями, в которой когда-то, как свидетельствовала этикетка — я только цитирую, а не утверждаю, что так оно и было, — находился «Океанский лосось».
— Вот. — Бродяга показал ему жестянку. — И еще ломоть хлеба. Хватит, а?
— А вы дадите, не обманете? — спросил Билби.
— Я что, похож на жулика? — разозлился бродяга, и в эту минуту клок густых волос свесился и закрыл ему один глаз, и лицо у него стало ужас какое грозное.
Билби без дальнейших рассуждений протянул ему шесть пенсов. |