Но вот я оказался в фойе, прихожей, где, словно пациенты у врача, сидели несколько безутешных мужчин, держа шляпы на коленях; я вслед за ними передвигался со стула на стул, постепенно приближаясь к внутреннему святилищу, пока наконец не был допущен сквозь двойные двери в новый коридор, в котором мужчина за конторкой и еще один, стоявший за ним, внимательно оглядели меня, я узнал повадку своих новых товарищей — они точно вслух думают. Мистер Берман не счел нужным инструктировать меня. Я решил, что слишком молод, чтобы разыгрывать из себя избирателя, ищущего работу, я был просто бедный мальчишка из чужого района, который старался выглядеть как можно лучше.

— Я сын Мэри Кэтрин Бихан, — сказал я правдиво. — Когда отец бросил нас, настали тяжелые времена. Моя мать работает в прачечной, но она заболела и больше не может ходить туда. Она говорит, я должен сказать мистеру Хайнсу, что она всегда голосовала за демократов. — Церберы обменялись взглядами, тот, который стоял, ушел по коридору. Примерно через минуту он возвратился и повел меня туда, откуда только что вернулся, мимо столовой с буфетами, где за стеклянными створками стояла фарфоровая посуда, гостиной с массивной мебелью и игровой комнаты с цитатами в рамках и бильярдным полом; и вот меня ввели в завешенную коврами и портьерами спальню, в которой пахло яблоками, вином и лосьоном для бритья, такой терпкий запах бывает только в непроветриваемых помещениях. И там на покрывалах, обложенный подушками, в темно-красном шелковом халате полулежал, вытянув безволосые старые ноги, сам Джеймс Дж. Хайнс, окружной шеф общества «Таммани».

— Доброе утро, парень, — сказал он, отрывая взгляд от утренней газеты. Ноги у него были большие, узловатые, с толстыми мозолями на подошвах, но в остальном он был красивый мужчина, седовласый, румяный, с небольшими правильными чертами лица и очень ясными голубыми глазами, которые смотрели на меня достаточно добродушно, словно он не возражал выслушать мою историю, сравнив ее, естественно, с теми историями, что он уже выслушал в это утро, и теми, что еще ждали его в коридоре и до самого лифта. Я молчал. Он озадаченно подождал. — Ну, что скажешь? — спросил он.

— Сэр, — сказал я, — я не могу говорить, когда этот джентльмен дышит мне в затылок. Он напоминает мне школьного инспектора.

Он улыбнулся, я продолжал смотреть на него совершенно серьезно. Человек он был неглупый. Взмахом руки он отослал телохранителя, я услышал, как за ним закрылась дверь. Я смело шагнул к кровати и, вытащив конверт из кармана, положил его на покрывало рядом с его мясистой рукой. Его голубые глаза с беспокойством застыли на мне. Я сделал шаг назад, не отрывая взгляда от его руки. Сначала он в задумчивости постучал по незапечатанному конверту указательным пальцем. Потом вся рука залезла туда и неуклюжие с виду пальцы ловко вытащили хрустящие банкноты и помахали ими, как картами, что свидетельствовало о гибкости старческих членов.