Полная хрень, подумала Элам. В реальной жизни их встреча вообще произойти не могла; а если бы и произошла, о любви и речи бы не было. Аристократ просто трахнул бы пролетарку, а на следующий день уже и имя её позабыл. И уж точно самец с такими связями никогда бы не пошёл на то, чтобы откромсать себе яйца. Кастрация — способ держать наёмных сотрудников на расстоянии от дочерей Высоких Семейств, не более и не менее. Менеджеры уровня Дегранпре гордились своими шрамами, но только потому, что их воспитали для жизни в величественном служении.

А пролетарии, огромные и безголосые массы населения Земли, просто трахались или женились как могли. И пополняли свои ряды, хотя разного рода вирусы, вызывающие бесплодие, и помогали удерживать население в рамках допустимого.

На Земле прошла приличная часть обучения Элам; она не была наивной простушкой в отношении этой планеты… в отличие от Тэма Хайса или даже такого дитя из пробирки УиП, как Зоя Фишер.

Элам повернулась к окну, которое на деле было не окном, а прямым видеопотоком с камеры по ту сторону многослойного корпуса шаттла. Под нею пролетал западный континент. С такой высоты Исис выглядела настолько безмятежной, что от этого вида разрывалось сердце. Покрытые снегом вершины гор Коппер сменились широкими аллювиальными равнинами, а затем и прериями, прорезаемыми венами синих, как небо, рек. Облака бросали тень на луга, реки широко разливались перед тем, как излиться в в заболоченные бухты и солёные заливы. На огромном восточном побережье морские птицы кружили в воздухе стаями, достаточно крупными, чтобы их можно было разглядеть даже с такой высоты. И всё это скорее знали, чем видели; картографировали с орбиты. Если кто и мог это рассмотреть, так только автоматические корабли с мощной оптикой.

Неприкасаемо всё это, подумала Элам. В каком-то смысле, ни к одной части Исис никто никогда не прикасался, тем более голыми руками. Планета кишела жизнью, но эта жизнь была на миллиард лет старше земной, более развитой — но, в то же время, и более примитивной. От перемен её предохранило отсутствие массовых вымираний, что оставило место для всех форм жизни, всех классов и семейств, для любой стратегии выживания, кроме разве что человека, разума, землян. Мы настолько простые создания, подумала Элам; мы не способны побороть изумительно эффективные фитотоксины, неисчислимых микроскопических хищников, закалённых миллиардом лет инволюции. В иммунной системе человека нет ничего, что могло бы распознать или остановить невидимые армии Исис.

Они берут нас измором, размышляла Элам. Она подумала о колониях бактерий, разъедающих уплотнения на Ямбуку, и о плёнках водорослей, которые могли иметь отношение к катастрофе в глубине океана — а могли и не иметь. Мы не можем их узнать, но я верю, что они узнают нас, сказала она себе. Мы возводим стены, барьеры, но жизнь обращается к жизни. Жизнь говорит с жизнью; это правило.

Серо-голубой континентальный шельф исчез вдали, и на какое-то время внизу остался только океан — кобальтово-синий, покрытый складками белых бурунов, — да облака от тропических штормов, набирающих силу в ярком свете солнца, подобно часовой пружине, которую заводят молнии. В открытом море — ни корабля, ни кильватерного следа. Ничего, сделанного человеком, ни единой доски с гвоздями или белой пластиковой бутылки. Внизу нет ничего, подумала Элам, — только инопланетный криль, заросли водорослей и гонимая ветром пена.

Она задумалась о барьерах, разделяющих жизнь земную и жизнь Исис, а потом о долгом карантине между Землёй и Койперовской Республикой, о тех чёрных днях, когда из-за заразных болезней Земля потеряла огромную долю населения, и Республика обрела подлинную независимость, чуть ли не сама собой.