Въ качествѣ камердинера Артемія Петровича, Самсоновъ зналъ въ лицо всѣхъ участниковъ патріотическаго кружка, чаще же другихъ видѣлъ, конечно, пятерыхъ выше названныхъ «конфидентовъ» хозяина и трехъ его секретарей: Яковлева, Эйхлера и де-ла-Суда.

Весь день y Волынскаго былъ распредѣленъ по часамъ: начинался онъ съ пріема просителей и съ докладовъ подчиненныхъ; затѣмъ слѣдовали совѣщанія съ сотоварищами по кабинету, засѣданія въ сенатѣ и разныхъ коммиссіяхъ. Доклады y императрицы происходили внѣ очереди, такъ какъ Анна Іоанновна, какъ уже знаютъ читатели, принимала такіе доклады крайне неохотно и только въ самыхъ неизбѣжныхъ случаяхъ. Вечера же, свободные отъ обязательныхъ выѣздовъ во дворецъ и къ другимъ сановникамъ, Артемій Петровичъ проводилъ до глубокой ночи y себя въ кабинетѣ за чтеніемъ и подписываніемъ служебныхъ бумагъ или же въ откровенныхъ бесѣдахъ со своими «конфидентами».

Прислуживая бесѣдующимъ, Самсоновъ невольно и вольно перехватывалъ на-лету обрывки этихъ бесѣдъ, и все болѣе знакомился такимъ образомъ съ личными воззрѣніями и характеромъ своего господина.

XI. Макіавелли и Іуда-предатель

— Дивлюсь я тебѣ, Артемій, — замѣтилъ однажды Еропкинъ, который, какъ братъ второй жены Волынскаго, былъ съ нимъ на «ты»: — какъ это ты, скажи, доселѣ еще не перегрызся съ Бирономъ и Остерманомъ и словно даже ладишь съ ними…

Артемій Петровичъ пожалъ плечами.

— Либо съ волками выть, либо съѣдену быть, сказалъ онъ. — Что станется съ нашей матушкой Россіей, если я перегрызусь съ ними? Россію они съѣдятъ, а мною закусятъ. По-неволѣ обращаешься къ методѣ Макіавелли, и дѣлаешься, когда нужно, глухъ и нѣмъ.

— Но оба: и Биронъ, и Остерманъ не упускаютъ случая клеветать на тебя.

— Клевету любятъ, клеветниковъ презираютъ. На дняхъ еще я такъ и сказалъ государынѣ: "оправдываться, ваше величество, я считаю для себя унизительнымъ, да и напраснымъ: правда говоритъ y васъ здѣсь, во дворцѣ, такимъ тихимъ и робкимъ голосомъ, что до вашихъ ушей слова ея, все равно, не доходятъ".

— Однако, Артемій Петровичъ, это уже вовсе не похоже на Макіавелли! — воскликнулъ одинъ изъ собесѣдниковъ.

— О, кабы я былъ Макіавелли! большая часть людей вѣдь недалеки и упрямы, а упрямаго человѣка, все равно, не переупрямишь, не переубѣдишь. Упрямство — шестой органъ чувствъ y тѣхъ, y кого слабы остальныя чувства. Лѣзетъ этакій упрямецъ правой рукой въ лѣвый рукавъ кафтана, — ну, и пускай. Самъ бы потомъ ужъ замѣтилъ, опомнился. А я вотъ, нѣтъ-нѣтъ, да и ляпну: "куда, дуракъ, лѣзешь!" Ну, онъ изъ амбиціи на зло еще полѣзетъ дальше и оборветъ всю подкладку, а то и самый рукавъ. Да, будь я Макіавелли!..

"Макіавелли… Макіавелли…" — повторялъ про себя Самсоновъ, тщетно отыскивая въ своей памяти это незнакомое ему имя. А на другой день, улучивъ минуту, когда старшій изъ секретарей Артемія Петровича, Яковлевъ, былъ одинъ въ кабинетѣ, онъ спросилъ его: кто такой — господинъ Макіавелли?

Яковлевъ на него и глаза выпучилъ.

— Да ты, братецъ, отъ кого слышалъ его имя?

— Вечоръ Артемій Петровичъ съ пріятелями поминали объ немъ, словно бы о великомъ хитроумцѣ.