Татьяна Сахарова. Бисер для трех поросят
— Ну как, нравится? — Я отошла от зеркала и вопросительно взглянула на Женьку. — Отвратительный костюмчик. — Почему? — изумилась я и еще раз оценила свое отражение в зеркале. По-моему, сидит просто великолепно. — Почему, почему… — пробубнив, она размашистым шагом пересекла комнату и распахнула створки моего платяного шкафа. — Скажи-ка на милость, что ты видишь? — А что я должна видеть? — Нет, ну скажи! — Хорошо, я вижу свою одежду. Довольна? — Нет! Потому что лично я тут никакой одежды не вижу. Это же сплошная серо-черная масса, которую можно смело пожертвовать монастырю. Хуже твоей одежды только монашеская ряса. — Здрасьте, моя радость, — искренне возмутилась я, — ты хоть понимаешь, сколько это стоит? — А тут и понимать нечего. Такой мышиный гардеробчик я бы и задарма не носила. — Женька брезгливо поморщилась. — Посмотри на себя в зеркало! На кого ты похожа? — На маму! — А вот и нет. Ты внимательно смотри! Костюмчик серенький, юбочка до середины коленок, очочки черепашкой, волосы дулькой… Одним словом — мышь! Тебе самой смотреть на себя не скучно? — Ты опять за свое. Я уже устала тебе объяснять, что при моей работе… Но подружка не дала мне договорить: — Вечно ты прикрываешься работой, как черепаха панцирем. Ты же не служишь в мужской колонии, где женщины-надзирательницы обязаны зачехлять форменным кителем свою половую принадлежность. — Я ничего не зачехляю! — А как это называется? Скажи мне, сколько у тебя серых костюмов? — Три, — ответила я, но, оглянувшись к зеркалу, поправилась: — Уже четыре. И ты не права, мне сегодня досталась отличная вещица. Случайно на распродажу попала. Двести пятьдесят долларов за демисезонный костюмчик от «Лоры Эшли» — это полная шара. Смотри, он же сидит на мне как влитой. — Вот это точно, как влитой. Ты со своей мышиной одеждой уже кожей срослась, — продолжила доставать меня Женька. — Не дай бог, грохнешься на улице, так никто и не поможет подняться. — Почему это не поможет? — Да потому, дурья твоя башка, что ты сольешься с асфальтом, и прохожие тебя попросту затопчут. Я не выдержала и завелась: — Не переживай, если я нечаянно грохнусь, то немедленно, используя всю мощность своей луженой преподавательской глотки, разведу демагогию на тему: «Падение личности в эпоху социально-экономического катарсиса». Буду валяться на асфальте и разоряться дурным голосом, тогда меня заметят и точно не затопчут. — Безусловно, не затопчут! Тебя забросают гнилыми помидорами. Или предпочтешь тухлые яйца? — Чего ты ко мне прицепилась?! — вспылила я. — Просто пытаюсь тебе напомнить, что слова «женщина» и «женственность» имеют единое происхождение. — Если твой бюст вываливается из декольте именно по этой причине, то у нас с тобой разные представления о русском языке. И тут Женька, как всегда, разобиделась. — Где уж мне с моим свинским рылом разобраться в русском языке. Мы люди темные, аспирантур не заканчивали, кандидатских степеней не имеем, кафедрами не заведуем… Она поджала губы и развернулась к окну. Вот всегда с ней так: сначала прет на меня бульдозером, но, стоит лишь слегка щелкнуть ее по носу, тут же начинает оплакивать свое попранное самолюбие. И, что характерно, я при этом чувствую себя целиком и полностью виноватой. |
