Архитекторы часто так делают, так сравнивать удобнее. Но не успели они вождю об этом сказать, как тот уже поставил свою резолюцию: «Утверждаю». Ну и всё, так и построили – по двум планам одновременно. Не посмели указать Сталину на его безграмотность. Вот и вышла планировочка такой дикой.
Они уже спускались по длинному эскалатору.
– И что, никто этой нелепости не замечал?! – не верил своим ушам Джон.
– Как не замечал? Все это знали. Но молчали.
– Трусы! – заявила Йоко. – Я уверена: если бы вашему Сталину всё рассказали, он бы прекратил эту глупость и выбрал бы один из проектов.
– Конечно, – подтвердил Термен. – Но тут, знаете ли, по пословице: «Правды, может, ты добьешься, да на Колыме проснешься».
– Ну у вас и пословицы, – хмыкнула Йоко.
– Я ее сам придумал, – отозвался Лев Сергеевич. – Но очень точно, по-моему. И ведь не один правдолюбец сел бы, а все, кто в это дело был втянут. И за то, что вождя в дурацкое положение поставили, и за то, что вовремя не доложили, и за то, что начали строительство по уродскому проекту, и за то, что других покрывали. Всех бы под одну гребенку, «за вредительство»… Так что люди тут не только за себя боялись, но и за других.
– Удивительная история, – заметил Джордж.
– Ничего удивительного, – возразил Термен. – Вполне типичная для того времени.
– А когда наконец вы расскажете нам свою историю? – вмешалась Линда. – Она ведь, наверное, не менее удивительна.
– Ну да, – согласился Лев Сергеевич. – Моя биография, мягко говоря, не совсем стандартна. Но давайте я расскажу вам о себе, когда мы присядем в каком-нибудь тихом месте.
Они зашли в полупустой вагон. Уселись на скамейку, и поезд, грохоча, тронулся.
– Как странно, – заметил Джон, озираясь. – Ни строчки рекламы на стенах.
– Посмотри лучше на людей, – сказала Линда. – Какие приятные открытые лица.
Музыканты огляделись. Действительно, пассажиры подземки производили хорошее впечатление. Одеты они, правда, были ужасно, многие выглядели устало. Но все они смотрели на «битлов» с доброжелательным интересом, большинство их явно узнали, но никто не кидался к ним с разговорами или просьбами об автографах.
Кто-то тихонько пропел:
– All you need is love!
All you need is love, love!
Love is all you need!…*
[* Все, что тебе нужно, – любовь!
Все, что тебе нужно, – любовь, любовь.
Любовь – все, что нужно тебе! (англ.)]
Остальные, переглядываясь, заулыбались еще шире и приветливее. «Битлы» расслабились и, уже не боясь безумных выходок, размотали свои шарфы. Вышли на «Киевской».
– Вот это да! – воскликнул Пол, разглядывая лепнину и мозаичные панно на стенах. – Не подземка, а просто театр какой-то.
– Немного напоминает вестибюль парижской Гранд Опера, – согласился Термен. – В декабре двадцать седьмого я выступал там с концертом в сопровождении симфонического оркестра.
– Вы пели? – уточнила Йоко.
– Что вы! – впервые смутился Термен. – Играл. Солировал на своем инструменте – терменвоксе. Гершвин, кстати, был в восторге.
Джон не выдержал:
– Вас послушать, мистер Термен, вы и с Робином Гудом богачей грабили, и с Чарли Чаплиным снимались в комедиях, а Рокфеллеру помогали сколачивать состояние…
– Насчет Робина Гуда врать не буду, знаком не был, – отозвался Термен, вставая на ступеньку эскалатора. |