Изменить размер шрифта - +
Поймав на себе взгляд президента, старец улыбнулся и поднял вверх указательный палец, будто подавая Бараке знак, что позднее он с ним поговорит. Его глаза, светло карие, как у Нуича, излучали непоколебимое спокойствие, столь характерное для последнего.

Барака ни на минуту не усомнился, что эти двое – те самые люди, появления которых ждал Нуич. Предстоят очень интересные времена, подумал Барака.

– И разве подлая западная пресса сообщила хоть что нибудь о смелом ударе, нанесенном по логову иудеев? – воскликнул Барака и, упреждая новый взрыв негодования, ответил сам себе: – Нет! Буржуазная сионистская печать будто набрала в рот воды. Ни одного слова о героизме павших коммандос.

Снова крики. Среди них он расслышал вопль аббата в комбинезоне:

– Чего же вы хотите, если издатель «Таймс» носит фамилию Шульцбергер?

Это надо взять себе на заметку, подумал Барака. Он использует этот факт в очередном интервью для американского телевидения.

Барака подождал, пока толпа стихнет, и сказал:

– Помолимся о душах наших коммандос, чтобы они быстрее нашли путь к Аллаху.

Толпа послушно повернулась на восток, где теперь была Саудовская Аравия и город Мекка. Многие из присутствующих достали из под одежды молитвенные коврики и расстелили их, чтобы преклонить колени.

– Молитесь Аллаху об упокоении их душ, – скомандовал Барака и тоже опустился на колени. Его острые глаза зорко высматривали из под козырька фуражки, нет ли где дула, направленного в его сторону.

Помедлив немного, американцы также бухнулись на колени – все, кроме старого азиата и того, с пронзительным взглядом карих глаз. Среди коленопреклоненных людей они стояли прямо, будто стройные деревца.

Полковник страшно разгневался. Но тут он услышал шепот из окна в задней части балкона.

– Оставь их, – сказал Нуич. – Не трогай.

Барака решил проглотить обиду на религиозной почве и опустил голову в смиренной молитве. Над площадью повисло молчание.

Вдруг в толпе раздался поучающий голос отца Гарригана:

– О всемилостивый Боже! Сделай так, чтобы те, кто повинен в их смерти, заживо сгорели в печах. Пусть они корчатся в аду, пусть горят белым пламенем! Пусть воздается им полной мерой за их злодеяния! Пусть будет не «око за око», а сто глаз за один. Во имя доброты и человеколюбия сделай так, чтобы смерть, точно траву, косила белых сионистских дьяволов, насильников и узурпаторов этой страны. Мы молим тебя об этом во имя мира и братства на земле.

– Неплохо сказано, – заметил Чиун, когда проповедник выдохся. – Особенно в том месте, где он предлагает засовывать белых в печи. Не говорил ли я тебе, что они остались белыми потому, что создатель вынул их слишком рано?

– Говорил, но всего лишь сто раз. – Римо окинул взглядом толпу молящихся. – Теперь ты видел Бараку. Хорошо рассмотрел?

– Да. Пока с меня хватит, – ответил Чиун.

Спустя несколько секунд Барака поднялся на ноги и, прежде чем дать сигнал к прекращению молитвы, оглядел коленопреклоненную толпу. Американца и азиата на площади не было – они исчезли, будто провалились сквозь землю.

«Увижу ли я их снова, прежде чем Нуич сотворит над ними свою волю?» – подумал Барака.

 

Глава двенадцатая

 

Гостиница «Лобиниен армс» представляла собой примерно то, что и ожидал увидеть Римо.

В лучшие ее времена это была конюшня. Ныне уход за зданием и его эксплуатация были целиком в руках лобинийцев, которые национализировали ее как национальное достояние и теперь успели превратить в интернациональный позор.

Краска на стенах двух смежных комнат, которые зарезервировал перепуганный сержант, потрескалась и облупилась. На грязных матрацах, положенных на перекошенные металлические рамы, не было не только простыней, но и чехлов.

Быстрый переход