Красная Шкура не мог пойти за ним. Никто не мог пойти этим путем, пока Волк не выберет и его тоже. Кулак Хель был покойником, хотя в своей смертельной агонии он убьет больше, чем многие из братьев за всю жизнь.

В глазах Красной Шкуры стояли слезы гнева. Они сражались вместе с самого начала, с полузабытых дней на льду, с тех пор как волчьи жрецы впервые пришли за ними, чтобы превратить в бессмертных. Они вместе прошли испытания, вместе изучили путь Волков, вместе упивались убийством. На короткое время, такое недолгое время, казалось, нет силы в галактике, которая могла бы сравниться с необузданной мощью их объединенных клинков.

Я не могу пойти за тобой. Слишком медленный. Кровь Русса, я действительно слишком медленный!

И Красная Шкура завыл, заплакал от гнева и утраты, отдаваясь всепоглощающему пронзительному потоку чистой ярости и страдания. На краткий миг он заглушил звуки и эхо стрельбы, и его ужасающий вопль разнесся по длинным туннелям Этта. Солдаты с Просперо отвлеклись от боя, подумав, что ожил какой-то демон Клыка, чтобы утащить их во тьму. Даже кэрлы, посвященные в ритуалы и обычаи горы, почувствовали, как стынет в жилах кровь.

Они знали, что значил этот крик. Пришел Волк и забрал одного из них.

Клинок Вирма помедлил, прежде чем заговорить вновь.

— Волк, — промолвил он наконец. — Проклятие и слава нашего вида. Ни один творец плоти не открыл больше меня в особенностях Канис Хеликс. Быть может, я сделал даже больше тех, кто прибыл на Фенрис с самим Всеотцом. Я понял, что проклятие можно уничтожить, одновременно сохранив славу. Эта работа и есть мое призвание.

— Укрощение, — прошептал Морек.

— Вот именно. Я очистил Хеликс, изменил, добившись сверхъестественной силы Адептус Астартес, лишив его разрушительного воздействия внутреннего зверя. Плоды работы столь же могучи, как и я, так же быстры в охоте и искусны в обращении с клинком, но они не вырождаются и не становятся жертвой Волка. Они приобретают качества, которые делают нас величественными, и очищены от факторов, не позволявших нам создавать наследников.

Морек начал понимать. Тошнота, которую он ощутил, наткнувшись на тела в лабораториуме, стремительно вернулась.

— Те тела…

— Самые близкие к моему идеалу. Они прожили недолго. Пока никто не выдержал более нескольких часов. Они умерли… непросто. И все же я доказал, что цель совсем близко, на расстоянии вытянутой руки. Дайте мне больше времени, хотя бы чуть-чуть, и я направлю нас на новый путь, сулящий господство над звездами, господство Сынов Русса.

Клинок Вирма гордо поднял голову.

— Ты видишь это будущее, Морек Карекборн?

Морек старался подобрать слова. В его разуме промелькнули образы космодесантников в темно-серых доспехах, тысяч космодесантников из разных орденов. Они сражались, убивали, сметали врагов волной контролируемого гнева. Фенрис стал миром в сердце раскинувшегося союза, временной силой внутри огромного кольца галактического Империума, силой столь могучей, что даже Боги Погибели затрепетали, увидев ее мощь.

А затем видение исчезло. Вернулась комната, столь же темная и холодная, как и все помещения под горой. Перед ним стоял, выжидая, волчий жрец.

— Это ужасает меня, лорд.

Клинок Вирма кивнул:

— Конечно. Ты добрый уроженец Фенриса. Ты не видишь альтернативы и не потворствуешь любопытству о том, что могло бы быть. Тебя волнует лишь то, что есть, что ты можешь держать в руках. Горизонт будущего очень узок для тебя. Ты можешь умереть сегодня, или завтра, или через сезон, поэтому разве можешь жить, беспокоясь о ходе веков?

Морек вовсе не сердился. Клинок Вирма не высмеивал его, лишь констатировал факт. До недавнего времени ривенмастер воспринял бы такую проповедь как предмет гордости.