|
Оля, упрямо курящая сигарету, так и стояла у него прямо перед его глазами. Лес, настоящий Битцевский лес просыпался. Было тихо-тихо, даже цоканье "Росинанта" не было слышно - трава глушила звук. Лишь мерное дыхание коня немного нарушало, впрочем, вполне гармонично, тишину просыпающегося леса. Саша старался дышать в ритм с животным. Сейчас они были единым целым. Они выехали к речке Чертановке, больше похожей на ручей. Остановив коня на мостике, Саша долго смотрел в воду. Злость совсем вышла из него, выветрилась вместе с алкоголем. Он смотрел, как туман, поднимаясь от воды, клубится и тает в воздухе. Этот речной туман смешивался с паром от боков усталой лошади. Эх, Оля, Оля... Саша пристально смотрел на воду, словно надеясь прочесть в ней свою судьбу. Но это была просто вода. А, собственно, что произошло-то? Ну, решила поработать. А ведь он впервые после свадьбы, точнее, после того распределения, увидел ее со скрипкой в руках! Почему он не думал об этом прежде? Ах да, своих наворотов хватало... Ну и - лабала в кабаке, и что же? Ну, увидели ее таджики - неловко получилось. Да хрен с ними, не детей же вместе им крестить, а бабки зарабатывать. Перетопчутся. "А Фара... Фара - друг Фара поймет и простит. К тому ж он, хоть и восточный человек, но ведь не настолько же... Ариец!" - вспомнил Саша и засмеялся, трогаясь с места. *** Толстая угрюмая дворничиха остервенело мела асфальт около телефонной будки. Окурков-то набросали, вот ведь люди называется! Урна же совсем рядом! Равномерные звуки разрушали утреннюю тишину, будто целью женщины было разбудить всю округу, а не навести чистоту. И вдруг она остолбенела: к шварканью метлы прибавилось звонкое цоканье. Прямо на нее из-за поворота выехал всадник на белой лошади. Саша подъехал к телефону-автомату и, не слезая с коня, набрал свой домашний номер. Оля сняла трубку почти сразу - наверное, поставила телефон в спальню. - Але! Але! - голос жены был нежным и немного хриплым. Спала, похоже, без задних ног, пока он бороздил московские улицы. Он молчал и словно бы видел ее всю. Теплую, сонную. Он видел как она своим, только ей свойственным движением прижимает плечом трубку, как откидывает прядь волос со лба. Видел, как бьется, пульсирует голубая жилка на виске. - Але, - еще раз сказала она и замолчала. Но трубку не положила. Он слышал ее осторожное дыхание. Олька, любимая! - Ну и зараза ты, Сурикова! - ласково сказал он и повесил трубку. Он не мог слышать, как она счастливо засмеялась. "Простил, - подумала она, проваливаясь обратно в сон. - Сашка, любимый..." И как она могла всерьез злиться на него? XX На лице Игоря Леонидовича Введенского играла отвлеченная улыбка. Ему чрезвычайно нравилось то, что он слышал. Он уже в третий раз подряд прокручивал магнитофонную запись. Лейтенант Коноваленко все никак не мог понять, доволен начальник добытой информацией или она его раздражает. "Восток - дело тонкое...", - прозвучал в магнитофоне голос Фархада. - Это таджик? - спросил Введенский. - Он считает себя иранцем, - уточнил Коноваленко, проведя кончиком пальца по своему тонкому, с горбинкой, носу. Введенский жестом заставил его замолчать. "Значит, берем чушку... делаем там полость... забиваем наркоту... и ни одна собака, ни один рентген не найдет. |
