Вы знаете, когда в феврале моя Верочка выбегала по три раза в день на Каменноостровский, — я просто с ума сходила.
«Боже мой, как здесь будет скучно», — подумала Маргарита.
Другая дама, помоложе, шепелявая, вся в завитушках, вдруг заговорила:
— Нет, нет, страшно умереть самой. Это самое страшное. Умрешь, а что там? Вдруг — никого? Разве можно это вынести?
— Это вы говорите так, потому что у вас детей нет, — сказала равнодушно первая.
Варвара Ивановна сняла две крошки с колен.
— А у меня нет страха смерти, — сказала она опять, — и я, знаете, особенно люблю всякие разговоры о смерти. — Она словно приглашала всех высказаться, но все почему-то замолчали, потом как-то сразу поднялись. Жена доктора собрала тарелки. В дверях стали уступать друг другу дорогу. Наконец, Варвара Ивановна и Маргарита очутились у себя.
— Очень, очень милое общество, — сказала Варвара Ивановна. — И какой комфортабельный дом!
Она развесила свои блузки, намазала кремом руки и, перекривив багровевшее от усилия лицо, стала снимать корсет: то верхние, то нижние крючки цеплялись за железные петли.
— Ну, тебе здесь будет веселее, чем мне, — усмехнулась Маргарита, завертывая волосы в папильотки; ее длинная ночная рубашка пахла едой и чемоданом, и ее начинало уже немного мутить от всех этих запахов, которыми ей пришлось дышать последние два-три часа. Был, впрочем, один, при воспоминании о котором как-то блаженно сжималось сердце: запах вечереющих полей, по которым долго вез их мужик. Запах этот шел от теплой земли, от зеленого, но уже высокого овса и от маленьких круглых копен еще не убранного сена, убегавших рядами в ровную зеленую даль, где темневшее с каждой верстой небо сливалось с плоской землей.
— Пожалуйста, помолись Богу, — сказала Варвара Ивановна, раздвинув ноги, чтобы снять башмаки.
— Помолилась бы, если б ты не сказала.
Маргарита легла, откинув одеяло, — ночь была жаркая.
Внезапно она увидала, как погас свет на медных шишках кровати; потом заскрипели пружины под Варварой Ивановной.
— Здесь невозможно будет спать, — пробормотала Маргарита, засыпая, — какая-то птица поет прямо в комнате.
— Это не птица, а сверчок, матушка; ты кому-нибудь другому такой вещи не скажи.
В окне были видны звезды и клочья деревьев.
II
Маргарита проснулась и, прежде чем понять, что ее разбудило, увидела перевернутую луну у самого подоконника, такую красную и кривую. Что-то мешало ей заснуть опять.
— Мммм, — стонала Варвара Ивановна.
— Мама, что с тобой?
Стон раздался громче и прозвучал дольше. Его, наверное, можно было расслышать в саду.
— Тише, тише, — испугалась Маргарита, — куда ты дела спички?
Босыми ногами она поймала туфли, протянув руки, бросилась к столу и сразу же схватилась за коробок. Пламя свечи, такого же цвета, как упавшая за окно луна, закачалось в комнате.
Она увидала мать, лежащую на спине с вытаращенными белесыми глазами; пот и слезы бежали по ее щекам и губам! Она мычала, левой рукой показывая то на рот, то на правую неподвижную часть своего большого туловища.
Маргарита с криком подскочила к ней, пригнулась к ее лицу, но ни одного слова не смогла уловить в прерывистом, трудном мычании.
— Болит? — спросила она, и папильотки упали ей на глаза.
Варвара Ивановна покачала головой и пальцем указала на дверь.
— Доктора?
Варвара Ивановна кивнула.
Маргарита накинула пальто и выбежала в коридор, оставив дверь настежь. |