Туланские здания – по крайней мере, нижние этажи – были в основном сложены из грубо отесанных глыб темного камня. Стены были не совсем вертикальные: постройки расширялись книзу, как будто начали подтаивать.

В большинстве своем дома были на вид старые, но ухоженные; многие щеголяли свежей двухцветной окраской, а некоторые гордо выставляли напоказ яркие настенные росписи и цветные фризы, изображающие картины индуистского мира духов, но в туланском варианте: несчастных грешников сажали на кол; их пожирали демоны и терзали хищные птицы; с ними, плотоядно оскалившись, извращенно совокуплялись яки-минотавры в роскошном убранстве; с них заживо сдирали кожу ухмыляющиеся драконы с грозными кинжалами в лапах – маркиз де Сад был бы в восторге.

Верхние этажи, построенные из дерева и выкрашенные в яркие, чистые цвета, прорезали крошечные окна и украшали полотнища хоругвей, которые змеились на ветру.

Подпрыгивая, мы завернули за угол, и мотор с ревом потянул машину вверх по крутому склону. Прохожие лениво отходили или резво отскакивали на обочину – смотря с какого расстояния они заслышали грохот машины, скачущей по валунам.

– А ведь я сберег вашу книгу! – воскликнул Лангтун. – Вот, взгляните, пожалуйста.

– Что за книга? – Я протянула руку к окошку в стеклянной перегородке и взяла маленькую потрепанную книжицу в мягкой двухцветной обложке.

– Вы ее оставили в свой прошлый приезд.

– Да, помню.

На обложке стояло: «Путеводитель по Тулану». Я приобрела ее в аэропорту Дакки четыре года назад и, по смутным воспоминаниям, оставила в номере «Большого императорского отеля и чайного дома», некоего подобия потерявшей былой статус молодежной гостиницы, где я в тот раз останавливалась. Мне вспомнилось, как поразила меня тогда эта книга количеством типографских огрехов, фактических ошибок и опечаток. Как можно быстрее, не снимая перчаток, я нашла весьма сомнительную главу «Полезные слова и ворожения», посмотрела, как по-тулански будет «спасибо», и ответила:

– Хумталь.

– Гампо, – отозвался Лангтун, расплываясь в улыбке.

Мне померещилось, что он вспомнил кого-то из знаменитых голливудских комиков, – не одного ли из братьев Маркс? – но, как выяснилось, это означало «не стоит благодарности».

Мы выбрались из города; сплошные головокружительные повороты, не утратив крутизны, сделались более редкими, теперь дорога петляла через равные расстояния, взбираясь невероятными зигзагами по крутому, усеянному валунами склону. Тут и там на обочине между домов виднелись высокие шесты, хоругви, приземистые храмы в форме колокола и тонкие деревянные ветряки, чьи лопасти были сплошь покрыты священными письменами. Дома были разбросаны неравномерно, крыши покрыты дерном; издалека их можно было принять за кучи камней. Местные жители спускались под гору, неся на спине какие-то небольшие, но тяжелые на вид тючки, из которых капала жидкость, или ковыляли наверх, сгибаясь под громадными вязанками хвороста или мешками с навозом; все останавливались, чтобы нам помахать, и я радостно им отвечала.

– Вы уже решили, как долго у нас пробудете, миз Тэлман? – прокричал мне Лангтун.

– Точно не знаю. Скорее всего, пару дней.

– Только пару дней?

– Да.

– Вот незадача! В таком случае вы не увидитесь с принцем.

– Неужели? Какая жалость. Но почему? Когда он возвращается?

– По моим сведениям, не раньше чем через неделю.

– Ну, ничего не поделаешь.

– Я уверен, он очень расстроится.

– Охотно верю.

– Может быть, вы продлите свой визит?

– Вряд ли.

– Это очень грустно.