— Нет-нет… Конечно, я понимаю. Но я не подозревала, что мне предстоит собеседование, и потому не подготовилась.

Директриса выходит из себя.

— И на что же вы надеялись, мадам Сельд? Что здесь принимают первого встречного по первому требованию? А вот и нет! На всех мест не хватит, вам ли этого не знать?! Не хватит! И так везде! Чем бы вы ни занимались, надо проходить проверки и собеседования, сдавать экзамены и испытания, участвовать в состязаниях и конкурсах, заполнять анкеты и опросники! Демонстрировать свою приверженность, командный дух, мотивацию, решимость! В школе, на работе, в университете — везде, мадам Сельд, да, везде, везде, везде — должностные лица вынуждены сортировать, выбирать, отдавать предпочтение! Отделять зерна от плевел приходится даже в доме престарелых! Так устроен мир, и не я диктую его правила, но я, заметьте, их соблюдаю!

Речь директрисы, похоже, произвела на Миша впечатление.

— То есть мне необходимо доказать, что я достойна места в вашем учреждении?

— Вот именно! Опишите свои сильные стороны, наиболее слабую сторону, назовите направления, в которых вам следует работать над собой. Перечислите свои секторы роста, рассчитайте свой индекс способности к совершенствованию.

— Вы знаете, я пожилой человек.

— В этом-то и проблема, мадам Сельд.

— Просто я… больше не могу оставаться дома одна. Я боюсь… Я теряю вещи… Я боюсь, что мне станет еще хуже.

Дама снова нарочито громко вздыхает.

— Эх, не облегчаете вы мне задачу. Вы хотя бы танцевать умеете?

— Да, немного.

— Покажите.

Миша встает и нерешительным шагом отходит от письменного стола. Начинает танцевать, как девочка. Поворачивается вокруг себя, держа чуть согнутые в локтях руки над головой, поднимается на цыпочки. Она грациозна. Тело понемногу обретает легкость, Миша втягивается в игру и танцует все лучше и лучше, ее движения становятся свободнее, а на лице появляется улыбка.

Сейчас ее можно принять за девушку, каждый жест которой точен и выверен. Она сияет.

Директриса черкает что-то в своем досье. Затем молча встает и уходит.

Миша остается одна в центре светового круга, она продолжает танцевать для себя.

А потом отступает в тень и исчезает.

Она часто пересказывала свои сны, всякий раз добавляя к сюжету какие-то новые детали. То ли воспоминания об этих сновидениях со временем становились четче, то ли она специально придумывала те или иные подробности, которые представлялись ей более красноречивыми и которые позволили бы нам — тем, кто приходил и уходил, когда считал уместным, тем, кто пока полностью контролировал свое тело, — лучше понять переполнявшее ее чувство панического страха.

Наступил день встречи. Миша сидит на том же месте, что и в своем сне. Но сейчас рядом с нею сижу я.

В ожидании директрисы дома престарелых мы устроились в креслах перед ее письменным столом. Миша напряжена так, словно ей предстоит важный экзамен.

— Не волнуйся, Миша. Директриса просто познакомится с тобой, только и всего.

— Мне точно не придется проходить собеседование… предоставлять рекомендации… демонстрировать свою пригодность… чтобы меня приняли?

— Что ты, нет, конечно. Сама увидишь.

Я заглядываю ей в глаза и улыбаюсь. Кажется, она немного расслабляется. Миша всматривается в меня, на ее лице появляется выражение преувеличенного недоумения.

— Ты причесываешься?

— Да, Миша, я причесываюсь.

В кабинет входит милая и приветливая дама в светлой одежде.

Дама усаживается в кресло и кладет перед собой папку с документами.