– А я, знаете ли, маменька, что придумала! – молвила вдруг Нонночка, – вы бы теперь за Головлятами послали, а после обеда они приедут, мы и потанцевали бы.

– А дамы-то где?

– Можно за сестрицами Корочкиными послать; три сестрицы Корочкины, да я – вот дамы; Поль, двое Головлят, дядя – и кавалеры налицо.

– Нет, на меня не рассчитывай. Во-первых, мне в Чемезово нужно, а во-вторых, я с детства не танцевал.

– Так папа за кавалера будет.

– С удовольствием-с. Только зачем же до послеобеда ждать? Это сейчас можно, благо лошади запряжены, четыре версты туда, да четыре версты назад – мигом оборотят. Вот Павел Федорыч – съездите, сударь! И вы – молодой человек, и господа Головлевы – молодые люди… тут же и познакомитесь! Что ж, в самом деле, неужто уж и повеселиться нельзя!

– Съезди, Поль… душка! Ах, маменька! как будет весело! Весело, весело, весело! – кричала она, хлопая в ладоши и подпрыгивая так, что пол слегка вздрагивал и стеклышки гремели в люстре, висевшей посреди потолка.

Павел Федорыч уехал, а мы перешли в гостиную. Филофей Павлыч почти толкнул меня на диван ("вы, братец, – старший в семействе; по христианскому обычаю, вам следовало бы под образами сидеть, а так как у нас, по легкомыслию нашему, в парадных комнатах образов не полагается – ну, так хоть на диван попокойнее поместитесь!" – сказал он при этом, крепко сжимая мне руку), а сам сел на кресло подле меня. Сбоку, около стола, поместились маменька с дочкой, и я слышал, как Машенька шепнула: "Займи дядю-то!"

– Итак, вы в наши Палестины пожаловали? – начал Филофей Павлыч, любезно пригибая голову по направлению ко мне.

– Надобность есть, Филофей Павлыч.

– И надобность даже! вот как приятно!

Он опять взял мою руку, подержал ее в обеих своих и взглянул на меня такими елейными глазами, что я так и ждал: вот-вот он меня сейчас соборовать начнет.

– Из Петербурга чего нет ли? – спросила между тем Маша Нонночку.

– Ничего еще… такая досада! Наш прокурор пишет, что министр за границей, так ждут его возвращения, чтоб о Поле доложить. А впрочем, обещает.

– Павел Федорыч шайку подмётчиков в наших местах накрыл, – объяснил мне Филофей Павлыч, – организация целая… так вот награды себе ждет.

– Представьте, дядя, бог знает что хотели тут натворить! – прибавила Нонночка. – Поль пять человек в острог засадил!

– Да-с, собирались-таки, собирались-с! Дьячка от Спаса Милостивого сынок, да учителишка тут у Троицы есть, да господин Анпетов. Из Петербурга, говорят, лозунг у них был!

– Что ж они делали?

– Да охуждали-с. Промежду себя, конечно, ну, и при свидетелях случалось. А по нашему месту, знаете, охуждать еще не полагается! Вот за границей – там, сказывают, это можно; там даже министрами за охужденья-то делают!

– И такую кутерьму они натворили! – вступилась Машенька, – все было у нас тихо да смирно, а тут вдруг… пошли это спросы да допросы – весь околоток запутали! Даже мужиков от работы отбили – страх, что тут было.