– Ах, заграница! заграница!

Я думал, что этим восклицанием кулинарные воспоминания исчерпаются; но, видно, много накипело в душе у этих людей, и это многое уже не могло держаться под спудом ввиду скорого свидания с родиной.

– Баранина у них – вот это так! А что касается до говядины, до телятины – всё у нас лучше!

– Крысы у них хороши в Париже; во время осады, говорят, всё крысами питались.

– Ну, я, кажется, озолоти меня – не стану крысу есть.

– Однако! смотря потому…

– С голода лопну, а не стану!

– А француз ест; соусцем приправит, перчиком сдобрит и ест. Может, и мы когда-нибудь в Париже кошку за лапена съели.

– И съели.

– Вот оно что соус-то значит!

– Велико дело – соус!

– У нас этих соусов нет, потому что наша еда – настоящая.

– Как же возможно! наша ли еда или заграничная!

Все трое разом зевнули и потянулись: знак, что сюжет начинал истощаться, хотя еще ни одним словом не было упомянуто об ветчине. Меня они, по-видимому, совсем не принимали в соображение: или им все равно было, есть ли в вагоне посторонний человек или нет, или же они принимали меня за иностранца, не понимающего русского языка. Сергей Федорыч высунулся из окна и с минуту вглядывался вперед.

– Что? видно? – спросил его Василий Иваныч.

– Бог знает! видно что-то, да не разберу!

– Да, мудрена Россия-матушка! не скоро ее разберешь!

Павел Матвеич только махнул рукой и сильнее прежнего затянулся папироской.

– И прежде трудно было, – сказал он, – а теперь, как везде наследили следов, пожалуй, и совсем не разберешь! Везде для тебя дорога написана, и нигде тебе дороги нет!

– Именно. У меня, в Навозном, дело завелось; сам-то я за границу уехал, так ходоку поручил, – представьте! пишет, что четвертый месяц начальства ищет, не может найти!

– Как так?

– Да так вот. Исправник нынче никаких дел не принимает, а мировые – один в отставку вышел, другой, по болезни, не правит, а третий по уезду ездит, поймать нигде нельзя. Нет начальства – хоть волком вой!

– А вот французы, у них начальства даже по закону не положено, а живут!

– Спросили бы вы, как живут-то! тоже ведь, как и мы, грешные, горе мыкают! Голоштанники да республиканцы – те, конечно, рады! а хороших людей спросите – ой-ой, как морщатся!

– Как можно без начальства! без начальства – мат!

– И хоть бы свобода была! Республика да республика, а посмотришь да поглядишь – право, у нас свободнее!

– Как же возможно! у нас – простор!

– У нас, коли ты сидишь смирно, да ничего не делаешь, так никто тебя не тронет – Христос с тобой, хоть два века смирно сиди!

– А захотел разговаривать – так не прогневайся!

– И дельно – потому, молчи!

– Насмотрелся-таки я на ихнюю свободу, и в ресторанах побывал, и в театрах везде был, даже в палату депутатов однажды пробрался – никакой свободы нет! В ресторан коли ты до пяти часов пришел, ни за что тебе обедать не подадут! после восьми – тоже! Обедай между пятью и восемью! В театр взял билет – так уж не прогневайся! ни шевельнуться, ни ноги протянуть – сиди, как приговоренный! Во время представления – жара, в антрактах – сквозной ветер.